— Можете двигаться, — ответил Алоиз. — Держите на кривую березу, через болото. Не забудьте слегу.

Тараканов, не отвечая, дал отбой, снизу тихо прошелестели ветви раздвинутых им кустов, мелькнула полусогнутая фигура с длинным шестом в руках, и снова все как вымерло.

Не опуская бинокля, Дымша нащупал в кармане плитку шоколада, отломил кусочек и бросил его в рот — позавтракать он не успел, да и не очень хотелось после вчерашнего, а теперь в желудке образовалась звеняще-сосущая пустота. Хотелось опять приложиться к фляжке, но он решил с этим повременить до возвращения Тараканова. Сейчас надо выждать, пока тот выйдет из кустов, поймать его в линзы бинокля, проводить немного, а потом вновь осматривать границу, справа и слева, спереди и позади пути напарника, чтобы не пропустить появления русских, а заметив пограничный наряд, вовремя подать сигнал тревоги.

Послать бы к черту все это дело, да нельзя — стиснуть зубы и молча терпеть вынуждают обстоятельства. Кровава и окрутна эпоха, или, как говорят русские — суровое и жестокое время заставляло сидеть здесь, водить дружбу с немцами и такими, как Тараканов… Если бы они знали все о Дымше, то быстренько сделали бы ему «хераус мит цунге»,[8]заставив высунуть язык в петле из телефонного провода, который пружинил под тяжестью повешенного, продлевая мучения. Такой конец пана Алоиза никак не прельщал, поэтому он вел свою игру осторожно, досадливо отмахиваясь от понуканий настоящего, не немецкого, начальства, все чаще проявлявшего нетерпение.

Хорошо им там, в стороне от русских пограничников, гестапо, абвера, Ругге с его свирепым псом, гауптмана Шмидта с глазами садиста и пудовыми кулаками, непонятного Выхина, мутного Тараканова и других прелестей оккупированной страны. Впрочем, не все они так далеко, некоторые тут, почти рядом, и приходилось бедному Дымше балансировать, как на канате, натянутом над жуткой пропастью: с одной стороны толкали свои, с другой — немцы.

Ах, если бы он послушал в свое время умных людей, то жил бы в Варшаве между Замком и Бельведером,[9]а потом собрал бы свои манатки и сидел сейчас на горном курорте в Швейцарии, согреваемый не столько еще пока слабым весенним теплом, сколько мыслями о крупном счете в банке нейтральной страны.

Но в двадцатом году Алоиз Дымша был молод и глуп — глуп потому, что верил разглагольствованиям Юзефа Пилсудского о возрождении Великой Речи Посполитой «от моря и до моря», шел проливать за это свою и чужую кровь, высшим благом считая получить на грудь крестик «Виртути милитари» — орден «За военные заслуги» на черно-голубой ленточке, который обещал всем вышедшим в поход на Киев тогда еще тоже молодой Рыдз-Смиглы.

Что же, «героична валка за вольность и неподлеглость»[10]кончилась для Алоиза Дымши тяжелой раной в бедро, а крестика он так и не получил. Правда, потом учитывали его заслуги, но что это все по сравнению с тем, что он мог иметь и не имел?!

В сумятице войны попался им однажды странный человек, пробиравшийся на запад с сумкой, полной непонятных тогда для Дымши бумаг. Более опытный приятель предложил этого человека кончить где-нибудь в овраге и никому не говорить про него, а бумаги забрать себе. Но Алоиз не согласился — разве так честно, разве они борются не за свободу, а грабят и убивают? Если бы он понимал тогда, что эти бумаги были не что иное, как коносаменты — документация на дорогостоящие грузы, отправленные еще до войны морем и хранящиеся в нейтральных портах, в складах. Большие деньги стоило все это добро, очень большие.

И более опытный приятель, и странный человек, которого они встретили, вернее, поймали, когда были в патруле, куда-то пропали в ту же ночь, а Дымша остался лежать на земле с простреленным бедром. Хорошо еще, что у приятеля дрогнула рука, а пана Алоиза не подвела реакция и он вовремя бросился в сторону: иначе прострелили бы череп. Доказывать и рассказывать что-либо об этом случае было бесполезно.

Потом, много лет спустя, читая газету, Дымша увидел знакомую фамилию — его бывший приятель, у которого дрогнула рука, жил в одной африканской стране, не то колонии, не то полуколонии и, судя по всему, чувствовал себя распрекрасно, поскольку владел множеством движимого и недвижимого имущества. О странном человеке, у которого была сумка с бумагами, газета ничего не писала, и Дымша справедливо заключил, что второй раз рука у его «приятеля» не дрогнула.

Ах, если бы вовремя понять, что жизнь, хотя и очень редко, но все же иногда дает тебе шанс выбрать: жить лучше или быть лучше! Теперь пан Алоиз своего шанса уже не упустит! Нет, не упустит: он согласен разделить с Ругге то, что знает полковник Марчевский, чтобы выгодно продать эти знания. Желающие купить найдутся, главное — заранее убрать с дороги всех конкурентов, даже потенциальных. Это его последний шанс, другого может просто не быть…

Ага, вот снова мелькнула в кустах фигура Тараканова, приближенная сильной оптикой. Жилистый мужчина, сухощавый, но крепкий. Вон как ловко двигается по болоту, умело используя складки местности, быстро перебегая от куста к кусту, перепрыгивая с кочки на кочку.

Дымша и сам мог бы сделать то же самое, но предпочитал корчить из себя человека немощного, но незаменимого специалиста по интересующим Ругге обшарам, как на польский манер привык называть пан Алоиз районы, куда планировалась заброска немецкой агентуры.

Но что это? Дымша даже протер глаза, опустив бинокль, однако вновь быстро поднял его, впившись взглядом в тропинку, петлявшую по краю болота на сопредельной стороне.

Да, по ней шел наряд русских пограничников. Правда, без собаки, но парни молодые, подтянутые, и пан Алоиз хорошо знал им цену — такие служили не за страх, а за совесть. Впрочем, все русские одинаковы.

Он поднес к губам серебряную свистульку, намереваясь подать сигнал тревоги — закричит громко три раза птица, мало ли их тут, русские пограничники даже не обратят на это внимания, но движение его руки невольно замедлилось.

А вдруг это еще один шанс — шанс навсегда и вполне безболезненно избавиться от Тараканова, все больше и больше входящего в доверие к Ругге и, словно ненароком, отодвигающего его, Дымшу, на второй план?! Кто докажет, что русские не сидели в засаде, или что они не появились внезапно? А может, Тараканов сам перебежал к ним — ушел на ту сторону и больше не вернулся. Откуда Дымше знать, как развернулись события в глубине русской территории — не расскажут же об этом сами русские пограничники: у абвера не может быть среди них своих агентов, такое противоестественно, иначе они не были бы русскими пограничниками.

Немецкая погранохрана — гренцшутцены — этот участок почти не патрулирует, кроме заранее оговоренных дней и часов, чтобы русские не заподозрили недоброго, заметив их отсутствие. Так кто скажет, что было на самом деле?!