– Но не таким же образом!

– А чем плохо? Это будут самые простые и удобные для нас отношения, чисто физического плана.

– Значит, это все же холодный расчет?

– Будь я настолько расчетлива, я давно уже избавилась бы от «надоевшей девственности»! Я же сказала, что захотела этого именно с тобой! – В голове Филиппы мелькнуло: «Осторожнее! Не проговорись о том, что много ночей изнываешь от страсти к нему. Не забывай, что для него это недорого стоит». – Словом, я не хочу никаких обязательств, и тебе это тоже ни к чему. Как только мы добудем нужные сведения, мы навсегда разойдемся. Все к лучшему.

– Да уж, – подтвердил Хью с горькой усмешкой. – Все, что угодно, только не болтовня про соловья и розу.

– Значит, ты согласен?

– Нет.

– Но почему же?

– Не хочу, чтобы меня потом возненавидели, – объяснил Хью, вставая и отряхиваясь.

– Да за что, скажи на милость? – Филиппа не слишком грациозно поднялась. – Мне ничуть не хочется остаться старой девой.

– Это ты теперь так говоришь, но что будет завтра?

– Чувство облегчения!

– Или сожаления при мысли, что нечто бесценное растрачено попусту ради того… – он помедлил и добавил мрачно: – кто этого не стоил. Я не желаю быть в этой роли, Филиппа, я не хочу, чтобы назавтра я стал тебе противен как раз потому, что все случилось благодаря животной страсти.

– Но как раз о ней-то и идет речь, верно? Может, ты боишься, что я стану, потом домогаться твоего внимания? Не бойся! Такие, как ты, не в моем вкусе. Скажу больше, ты последний мужчина в мире, которым я могла бы увлечься!

Лицо его потемнело, на скулах задвигались желваки.

– Премного благодарен за добрые слова, миледи, но это было излишне. Я и без того знаю, какое я ничтожество.

– Прости, я не собиралась…

– Не стоит извинений. Нелегко быть тактичной, и уж совсем ни к чему затрудняться ради меня.

– Хью!

– Раз уж мы решили резать правду друг другу в лицо, то знай, что я отказываюсь вовсе не из благородства. Я всегда избегал девственниц просто потому, что с ними не оберешься хлопот. Мне больше по душе женщины опытные. – Хью пошел к стойлу Одина, потом остановился и повернулся. – Интересно знать, о чем ты думала, когда соглашалась на эту миссию? Как собиралась выкручиваться?

– Я же сказала тебе и лорду Ричарду, что надеюсь на свою смекалку, – ответила девушка не слишком уверенно.

Хью наклонился за уздечкой, а когда выпрямился, то тяжело вздохнул.

– Ну и наивна же ты!

– Это почему?

– Потому, что много о себе мнишь. Я не раз слышал, как ты пытаешься вытянуть из Олдоса хоть что-нибудь – и все без толку. Ты ничего не добьешься, пока не утолишь его голод.

– Ерунда!

Это был довольно жалкий протест. Олдос и в самом деле так ловко уходил от разговоров о политике, что Филиппа понемногу начала отчаиваться. Все же ей не хотелось признаваться в этом.

– Он просто неглуп, вот и все. Одно дело повсюду трубить о своей приверженности королеве, другое – признать свое участие в заговоре против короля. Чтобы перехитрить Олдоса, постель не нужна!

– Ты перехитришь его только с помощью постели, – устало возразил Хью. – Не думаю, что тебе известно, каким доверчивым болваном становится мужчина в объятиях женщины. Любовнице он выложит в сто раз больше, чем той, которой может разве что скормить клубничку. Потому-то лорд Ричард и обратился к тебе с просьбой обольстить Олдоса, а тот, кстати, вполне для этого созрел. Не думай, что он будет довольствоваться этим состоянием вечно. Смотри, как бы нас отсюда не выставили.

Филиппа приуныла от безупречной логики его рассуждений. Ее разбили в пух и прах на ее же территории, причем не кто иной, как Хью Уэксфорд.

– Что ж, раз так… я это сделаю!

«А почему бы и нет?» – храбро подумала она. Чего не сделаешь ради спасения Англии! Иное дело, если бы она кому-то принадлежала… но тот, кому она мечтает принадлежать, не пожелал использовать свой шанс. Судя по тому, как он подталкивает ее в постель Олдоса, он ждет не дождется, когда она там окажется! Это задание хорошо разработано и щедро финансировано, нельзя обмануть ожиданий юстициария, ведь тот прямо предупреждал, на что придется пойти.

– Ты этого не сделаешь, – хмыкнул Хью.

– Нет, сделаю! Подумаешь, постель! – упрямо заявила Филиппа.

– Ты блефуешь, – возразил он после короткого молчания. – Или ты полагаешь, что Олдос лишит тебя девственности, даже не заметив этого? Как ты объяснишь эту маленькую странность?

Опять он бьет ее логикой! Внезапно Филиппу осенило, и она с торжеством улыбнулась.

– Супружеские права могли быть, и не осуществлены!

– Это почему же?

– Скажем, у тебя дурная болезнь, и я не хотела заразиться.

– Дурная болезнь? Погоди, погоди…

– Или ты не способен к совокуплению, – злорадно продолжала девушка, обирая с плаща соломинки.

– Что?! Ты скажешь этому ублюдку, что я не способен…

– Или предпочитаешь мальчиков.

– Что?!

– Одним словом, наш брак – чистая формальность.

– Черт возьми, Филиппа!

Она направилась к выходу, помедлив у двери, чтобы насладиться зрелищем его ярости.

– Видишь, есть сотни способов объяснить эту маленькую странность. Не такая уж я простушка, Хью Уэксфорд!

– Твой ход.

Хью оторвался от шахматной доски и поднес к губам бокал, глядя, как Филиппа изучает положение фигур. Они сидели на балконе за изящным раскладным столиком на гнутых ножках. Каждый свой ход девушка обдумывала очень долго (в отличие от Хью, который и в шахматной игре действовал импульсивно) и при этом с детской непосредственностью покусывала нижнюю губу.

В этот вечер она надела платье из алого шелка. И ткань, и ветреный закат – все бросало на ее лицо отсвет густого румянца, какой бывает на спелом персике. Волосы она заплела в четыре косы, которые потом уложила по две с помощью ярко-желтых лент, лоб украсила золотым обручем, а шею – ожерельем из самоцветов. Когда она склонялась над доской, ожерелье открывало округлости грудей над вырезом корсажа и край кружевной сорочки – дань моде и намек на все, что таилось под платьем.

Хью намек оценил. Пока Филиппа за ужином флиртовала с хозяином дома, он рисовал ее себе в одной сорочке, призывно смотрящей на него, а не на Олдоса, хотя и знал, что зря тешит себя такими фантазиями. Прошлой ночью, после бешеной скачки верхом, он уснул с решимостью выбросить Филиппу из головы, а проснулся с болью неудовлетворенного желания в паху и проклял себя за то, что не взял ее, как она того хотела. По крайней мере, исцелился бы! А что теперь? После всего, что случилось ночью, он все так же во власти этой девушки, как и прежде! Он начинал подозревать, что теряет голову, потому что думал о ней как о самой удивительной женщине из всех, кого знал. Это не могло довести до добра.