очень непросто. Зарина аманатка — а дети ее будут выблядки — сиречь бастарды. При отсутствии законной жены — куча династических проблем. И еще неизвестно, как среагирует супруга, когда появится. А еще дети — слабое звено, через них меня всегда достать можно. Ой, как не ко времени. А тут у самого на гриве куча проблем. Да за что мне это все?

Но быстро отошел. Ежели благополучно разродится — чад признаю, а там видно будет. Так вслух машинально и сказал.

Налил себе еще разок, но тут приперся еще один гонец — с известием, что ко мне выступила делегация от великого князя во главе с боярином Парикеевым и оные к исходу следующего дня будут в Костроме.

Выдохнул облегченно, если послы придут, значит есть надежда на мирный исход.

Брательник приперся с охоты хмельной и сходу заявил, что надобно послов в полон взять и через них на Василя и воздействовать.

— Сдурел?

— Больно ты умный стал! В святые угодники готовишься? — неожиданно вызверился Васька. — Но делай, как знаешь. Я не поеду, московским предать, как воды испить. Кто-то из семьи должен остаться, чтобы ежели что, вызволять. Одно знай — потрафишь Василию, пойдешь под него — мира меж нами не будет.

— Не потрафлю. Нашу выгоду свято буду блюсти. Нашу, не свою. Чуешь разницу?

— Ну смотри! — с угрозой протянул Васька.

— Не грози, не боюсь.

Брат только глянул волком, но не ответил. Поужинали вместе, вроде мирно. Я счел подходящим момент, чтобы сказать про Вятку.

— Что? — взревел Васька. — Тебя, на княжение? Ах ты... — он саданул кулаком по столу так, что плошки полетели. — Ах ты Иуда...

Уж не знаю, как не дал ему по морде. Попытался вразумить, тот словно взбесился и начал орать уж вовсе обидное.

— Да какой из тебя князь? Прогонят ведь вятские с позором. Али тебе Васька на княжение благословил?

— Угомонись...

— Не тебе мне рот закрывать, иуда! — взвыл брат и схватился за саблю. — Да я тебя...

— Что? — я рывком встал. — Ну, рубани, потешь московских, авось великий князь отсыплет тридцать серебряников...

Тот взвыл что-то уж вовсе нечленораздельное и выбежал из горницы.

— Вакула...

— Да, батюшка, — стремянной вышел из-за печки.

— Бери своих, казну городскую под охрану, купеческий двор тоже. Васькиных людишек не подпускать, полезут силой — рубите. Всех наших поднимай, город в обиду не давайте.

Как в воду глядел, Васька мылился пограбить Кострому, но обошлось без большой крови. А к утру он со своими убрался домой в Галич.

Из меня словно половина жизни ушла, так перенервничал, что ноги отказывались ходить. С братом поссорился, остался один пред московскими, да еще у отца в опале, словом, лихо попаданство разворачивается. Накняжил, бля...

Заринка чувствовала, что я не в себе и не лезла с утешениями и советами. Вакула тоже затих. А я одновременно радовался и огорчался тому, что обхожусь без советчиков. Ваське хорошо, у него думных бояр целый двор, да все ушлые, а я один как перст, своим умом жить приходится. А учитывая, что я только-только попал — сами понимаете. Хотя... может так и лучше.

Патрикеев приперся с важной мордой, надутый словно пузырь. Цедил нехотя, что уважил меня великий князь, дает последнюю надежу дело миром уладить. И намекал иносказательно, ежели умный, пади ниц, моли о прощении, авось и помилует. И проторы, то бишь наведенный урон, вернуть не забудь...

Меня словно змея ужалила, захотелось сломать шею индюку важному, но сдержался. Встал, подошел и тихо, чтобы только он меня слышал сказал:

— А что твой князь сделает, ежели я тебе сейчас горло вырву?

— Да он... — вскинулся Патрикеев.

— А ничего, — перебил я его. — Ты кто? Вошь промеж нас с ним. Мы братья, одного деда внуки, мы поладим, а ты гнить будешь... — подошел совсем вплотную и процедил. — Свое место забыл, пес смердящий? Твое дело повторять, что хозяин велел.

Боярин смешался, даже петуха дал под шубой, силился важность сохранить, но выходило плохо.

Я чувствовал, что сильно перебарщиваю, но сдерживать себя тоже получалось скверно. Впрочем, чутка подостыв, сгладил ситуацию, наказал устроить посольство по-царски, да одарил боярина на славу. И велел передать Василию, что прибуду к назначенному времени в Ростов на переговоры.

Перед сном глядел на потолок, заснуть не мог, как не старался. Прекрасно понимал, что от предательства не застрахован. Выманят в Ростов — там и возьмут с потрохами. Патрикеев крест целовал, что проход будет свободный, а епископ Ефрем давал свою гарантию неприкосновенности, но все это особого доверия не внушало. Сейчас с этим просто — отмолил грех, получил прощение — словно и не грешил.

И одновременно я осознавал, что выхода у меня другого нет. Если мы с Васькой не прекратим свару, Руси это будет аукаться очень долго. Хрен на прогрессорство, хрен пока на врагов внешних, главное свары не допустить, а дальше все как-то сладится.

Зарина вошла в опочивальню, но почему-то не легла, а только присела ко мне на постель.

— Хочешь сказку расскажу?

Я провел тыльной стороной ладони ей по щеке и шепнул в ответ

— Расскажи лучше, когда рожать собираешься?

— С чего ты взял? — очень ненатурально удивилась аланка, но тут же жалобно всхлипнула: — Не знаю, когда. Сорвалось все...

Пытался обнять, но она вырвалась и убежала.

Ну что ты тут скажешь? А ведь я больше радовался, чем опасался. Вот же зараза, Лушка, раньше времени обнадежила.

Утром написал подробное письмо отцу, где все честно все изложил, в том числе резоны и доводы за мир с московскими. А также, на чем буду стоять на переговорах и заверил, что семьи не предам.

А вскоре и сам выехал в Ростов. Основную дружину оставил в Костроме, с собой взял только самых ближников, Зарка тоже осталась дома. Выехал пораньше, так как ехать придется дальним путем, в обход Ярославля, где мы успели наследить.

Дорогу нет нужды упоминать, добрались сравнительно быстро и благополучно. В Борисоглебский монастырь прибыли к вечеру, Василий уже ждал.

Недобрые взгляды московских так и жгли, в воздухе душной аурой стояло дикое недоверие друг к другу.

Я стиснул зубы, спрыгнул с коня, передал поводья, а сам подошел к Василию.

— По здорову ли, брат мой Василий?

— По здорову ли, мой брат Дмитрий?

Я заметил, что