Однако сохранились акты того же Гиляревского последующих лет. Я держал их в руках. Сравнил их с актом о смерти поэта, заверенным якобы тем же Гиляревским. Совершенно другая подпись! Больше того, стиль, стандарт, нумерация этого документа абсолютно не соответствуют принятым тогда нормам. Такое впечатление, что человек просто понятия не имел, как это делается. Сомнительным является и акт об обнаружении тела Есенина в пятом номере гостиницы, который составил участковый надзиратель Николай Горбов.

Среди свидетелей этой истории были известные люди — Вольф Эрлих, Георгий Устинов с женой, Николай Клюев, Павел Медведев, Ушаков… Остались их воспоминания. Давайте с ними разбираться.

Николай Клюев — наставник Есенина на раннем этапе его творчества, в дальнейшем — его «ласковый» противник. Это далеко не тот Клюев, какого мы знаем по 1930–м годам. Есенин же в 1923 году пережил серьезную мировоззренческую ломку, после чего полностью отошел от своего социального романтизма и приблизился к неприятию февральской и Октябрьский революций, советской власти. В 1925 году они были совершенно разными людьми. Клюев в ту пору пребывал в страшной бедности (сохранилась его слезная просьба к губернскому начальству освободить от платы за квартиру) и в полной зависимости от благосклонности властей. Отчасти этим можно объяснить, что он не возражал, когда оказался в списках лжегостей Есенина. Смалодушничал под давлением тяжелых жизненных обстоятельств? Примечательно, что в дальнейшем он никогда не упоминал, что был в тот вечер у Есенина. Случайность?

Георгий Устинов — журналист, критик, якобы проживавший в те дни в «Англетере» и опекавший Есенина. Однако его фамилии тоже нет в списках постояльцев гостиницы. Не числится в них и его супруга Елизавета Алексеевна. Я сравнил его подлинный автограф с подписью на милицейском акте о смерти Есенина — ничего общего! Этого «близкого» приятеля Есенина никто не видел ни во время прощания с поэтом в Доме писателей, ни на проводах тела на вокзале. Вообще официальная биография Устинова мало соответствует фактической. Подчеркивается, что он работал в газетах «Правда» и «Известия», но умалчивается его работа в бундовской газете «Звезда» в Минске. Он был исключен из ВКП(б) за пьянку и потерю связей с партией и всю жизнь пытался в ней восстановиться. Его звездные годы были связаны с периодом Гражданской войны, по фронтам которой он сопровождал в поезде председателя Реввоенсовета Льва Троцкого, а затем первым написал о нем пламенную брошюру «Трибун революции». Все эти сведения о ключевом свидетеле последних дней жизни Есенина тщательно скрывались много десятилетий — я собирал их по крупицам из малоизвестных публикаций, писем, фондов. «Безупречность» этой персоны охраняет и гриф секретности, который и сегодня продолжает сопровождать в одном из архивов «личное дело» Георгия Устинова. Мне удалось познакомиться с ним, после чего у меня не осталось сомнений в лживости и заказном характере его мемуаров, призванных сфальсифицировать подлинную историю гибели Есенина. Думаю, что не случаен и бесславный конец этого человека, так и не нашедшего себе места в жизни, — в 1932 году его тело вынули из петли в его собственной квартире.

«Поэт, приятель Есенина в последние два года его жизни». Так справочные разделы есенинских собраний сочинений рекомендуют Вольфа Эрлиха. Это ему Есенин адресовал известную телеграмму от 7 декабря 1925 года: «Немедленно найди две–три комнаты. 20 числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй». Насколько важна была роль Эрлиха в судьбе поэта? Мне не вполне ясна была личность этого молодого человека, пока я не обнаружил, что с 1920 года (с восемнадцати лет!) он являлся секретным сотрудником ЧК–ГПУ и по этому роду своей деятельности находился в непосредственном подчинении известного чекиста Ивана Леонова, в 1925 году — заместителя начальника Ленинградского ГПУ.

Кажется подозрительным то обстоятельство, что практически вся компания свидетелей и понятых, поставивших свои подписи под документами о смерти Есенина, состоит из знакомых и друзей Вольфа Эрлиха. Больше того, литературный критик Павел Медведев, поэты Илья Садофьев, Иван Приблудный, журналист Лазарь Берман и некоторые другие также являлись сексотами ГПУ. Где граница между их дружескими, творческими отношениями и стукачеством? И какова цена оставленным ими воспоминаниям?

Вызывает вопросы и вояж Эрлиха из Москвы в Ленинград 16 января 1926 года, когда в течение одного дня он сварганил сомнительное свидетельство о смерти Есенина. Причем взял он его в загсе не Центрального района, на территории которого расположен «Англетер», а Московско–Нарвского района. Именно в этом районе все ключевые административные посты тогда находились в руках троцкистов, с помощью которых было проще оформить нужный документ.

С именем Эрлиха связано и обнародование якобы последнего стихотворения Сергея Есенина «До свиданья, друг мой, да свиданья…». По его словам, вечером 27 декабря, прощаясь, поэт засунул листок со стихами в карман пиджака Эрлиха с просьбой прочесть их как‑нибудь потом, когда он останется один. А Эрлих «забыл» об этих стихах. Вспомнил лишь на следующий день, когда Есенина уже не было в живых. 29 декабря стихотворение публикуется в ленинградской «Красной газете». Датируется 27 декабря. Но в оригинале нет даты его написания.

И еще вопрос: почему оригинал этого стихотворения впервые появился на свет только в феврале 1930 года? Его принес в Пушкинский Дом крупный политработник, впоследствии — литературный критик Георгий Горбачев. В журнале осталась запись: «От Эрлиха». Но Эрлих в 1930 году — мелкая сошка, сотрудник пограничной охраны ГПУ Закавказья. А «курьер» Горбачев — видный политкомиссар, хороший знакомый Троцкого. Не странно ли? Что‑то тут не сходится…

После знакомства с воспоминаниями Вольфа Эрлиха, с его стихами у меня сложилось впечатление, что по характеру своего творчества и по своей натуре он был очень далек от Есенина, если не сказать — враждебен ему. Резкий, злобный, мстительный человек — полная противоположность открытому, доверчивому, сентиментальному Есенину. Меня буквально обескуражило стихотворение Эрлиха «Свинья», написанное в 1929 году, где есть такие строки: «Пойми, мой друг, святые именины твои отвык справлять наш бедный век. Запомни, друг, не только для свинины, — и для расстрела создан человек». Они тут же вызвали из моей памяти силуэт головы свиньи, нарисованный над бурыми строками оригинала есенинского «До свиданья…». Поначалу это изображение принимали за кляксу. Но нет, свиное рыло с ушами на том листке трудно с чем‑то перепутать. Что стоит за этой неожиданной аллегорией, получившей столь зловещее стихотворное продолжение? Нет, очень непрост был в своих взаимоотношениях с поэтом сексот ГПУ Вольф Эрлих.

Невольно появляется мысль о заговоре… Но почему в нем возникла необходимость?

С осени 1925 года Есенин находился под судом. В сентябре, когда он вместе с женой возвращался из Баку в Москву, в поезде у него случился конфликт с одним московским партийным чиновником и дипкурьером. Их стараниями в Москве на вокзале поэт был задержан, допрошен, а вскоре против Есенина было возбуждено судебное дело — уже тринадцатое по счету. В попытке избежать суда он ложится в психиатрическую клинику Московского университета («психов не судят») под опеку своего земляка профессора Ганнушкина. Именно там Есенин написал свой шедевр «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…» и другие прекрасные лирические стихи. За поэта тогда заступился нарком просвещения Луначарский, который не хотел шумихи по этому делу в зарубежной прессе.