— По-прежнему довольно хреново. Но хотя бы зуд удалось снять, спасибо каламиновой мази.

— Это уже облегчение, полагаю. Когда у вас часы посещения?

— Как раз сейчас.

— Сейчас я должен встретиться с парнем, который отвечает у нас за Африку. Но я могу это отменить.

Тут я подумала: почему же он не сказал мне об этом вчера? И о завтраке с редактором, и об этой встрече? Может, просто не хотел говорить заранее, что не сумеет приехать сегодня утром? Может, эта встреча была только что назначена, учитывая ситуацию в Сьерра-Леоне. А может… о, господи, я не знаю. В этом и состояла все усугубляющаяся проблема с Тони: я не знала. Казалось, он живет за занавесом. Или это меня выводят из равновесия усталость и давление, не говоря уже о холестазе и прочих прелестях, неотделимых отныне от моей дивной беременности? Как бы то ни было, я решила не нагнетать атмосферу из-за того, что он не приедет ко мне прямо сейчас. В конце концов, спешить мне было некуда.

— Не нужно, — ответила я. — Увидимся завтра.

— Ты уверена? — переспросил Тони.

— Я позвоню Маргарет, может, она сумеет ко мне забежать во второй половине дня.

— Тебе что-нибудь принести?

— Возьми чего-нибудь вкусного в «Марксе и Спенсере».

— Я постараюсь прийти пораньше.

— Вот и хорошо.

Разумеется, Маргарет была в больнице уже через полчаса после моего звонка. Увидев меня, она постаралась скрыть свои чувства, но это ей не удалось.

— Я задам только один вопрос, — начала Маргарет.

— Нет, Тони этого не делал.

— Только не вздумай его покрывать.

— Да нет же, честно.

И я рассказала ей всю свою историю, описала нашу чудную перепалку с Хьюзом и то, что я отказалась примкнуть к дружной армии пользователей валиума.

— Вот и молодец, что отказалась от этой дряни, — заявила она. — Если от нее у тебя крыша едет.

— Можешь мне поверить, от этого валиума я стала злобной, как фурия.

— А Тони — как он со всем этим управляется?

— Сугубо по-английски, с полной невозмутимостью. А я тем временем начинаю тихонько паниковать… и не только при мысли о том, что придется три недели валяться на больничной койке: моей газете вряд ли понравится, что я выбыла из строя.

— Но ведь тебя, конечно, не уволят?

— Хочешь, побьемся об заклад? У газеты сейчас туго с деньгами, как и у всех кругом. Ходят упорные слухи о сокращении штатов в зарубежных офисах. И я не сомневаюсь: как только я выйду из строя на несколько месяцев, меня вычеркнут из списков и глазом не моргнут.

— Но, по крайней мере, тебе обязаны выплатить выходное пособие…

— Только не в случае, если я останусь жить в Лондоне.

— Ты торопишься с выводами.

— Да нет, просто, будучи типичной американкой, я реалистично смотрю на вещи. И еще я думаю о том, что после окончания ремонта и выплаты ипотечного кредита денег останется совсем немного.

— Ну хорошо, тогда позволь мне немного облегчить тебе больничную жизнь. Давай-ка я оплачу одноместную палату на ближайшие пару недель.

— А здесь это возможно?

— Я так делала, когда рожала своих детей. Это даже не очень дорого. Не больше сорока фунтов за ночь.

— Ой, за три недели получается очень дорого.

— Брось, пусть тебя это не беспокоит. Важно только одно: тебе нужен максимальный покой — и не когда-то, а прямо сейчас. И одноместная палата тебе, несомненно, пойдет на пользу.

— Да, но моя гордыня не позволяет принимать твою благотворительность, да еще в таких размерах.

— Это не благотворительность. Это подарок. Подарок на память перед тем, как я попрощаюсь с этим городом.

Я оторопела.

— О чем ты говоришь? — только и удалось мне выдавить.

— Мы возвращаемся в Нью-Иорк. Александр только вчера узнал о переводе.

— А когда вы едете?

— Через две-три недели. В фирме прошла серьезная реорганизация, в результате Александра сделали старшим партнером, и он должен возглавить отдел судопроизводства. Нам организуют переезд по-быстрому, пока в школе каникулы.

Меня снова охватила тревога. Маргарет — моя единственная подруга в Лондоне.

— Черт, — пробормотала я.

— Самое правильное слово, — отреагировала она. — Потому что, как я ни жаловалась на Лондон, как ни ворчала, а теперь понимаю, что буду страшно по нему скучать, когда мы вернемся в свою дыру, я стану домоседкой, буду возить деток на футбол, раздражаться на соседей по Чаппакуа[16]и удивляться, почему все вокруг такие зануды.

— А не может Александр попросить, чтобы ему разрешили задержаться подольше?

— Никаких шансов. Если фирма чего-то хочет, она это получает. Верь мне, через три недели я буду тебе отчаянно завидовать. Хоть этот город порой и способен свести с ума, зато здесь всегда так интересно.

— К тому времени, как Тони добрался до больницы в тот вечер, меня уже перевели в уютную и удобную одноместную палату. Но когда мой муж спросил о причинах этого внезапного улучшения условий — и я рассказала ему о великодушии Маргарет, — его реакцией было полное неприятие, резкое и решительное.

— И какого черта она это устроила?

— Это ее подарок. Мне.

— Ты что, выпрашивала у нее подачки?

Я уставилась на него круглыми от удивления глазами:

— Тони, что ты…

— Признайся, пела Лазаря, била на жалость?

— Ты действительно думаешь, что я на такое способна? По-твоему, это на меня похоже?

— Ну, ей же явно стало так жалко тебя, бедняжку…

— Я повторяю: это подарок. И ее искреннее желание помочь мне…

— Мы его не принимаем.

— Но почему?

— Потому что я не принимаю подачек от богатеньких американок.

— Это не подачка. Она мой друг и…

— Я сам за все заплачу.

— Тони, но счет уже оплачен. И вообще, не вижу проблемы!

Молчание. Я, конечно, понимала, что проблема есть: это гордыня Тони. Он, разумеется, никогда бы этого не признал. Поэтому он только пробормотал:

— Лучше бы ты сначала посоветовалась со мной.

— Понимаешь, это было сложно — ты весь день не звонил. А пока меня не перевели сюда, где есть телефон прямо у кровати, мне трудновато было стоять и дозваниваться тебе самой. Учитывая, что мне велели как можно меньше двигаться.