– Я шла на расстрел в шапке Сталина, – Анна Михайловна горько усмехнулась.

– В шапке Сталина?! – изумился Феликс. – Как это так?

– Это было мое случайное наследство… В конце 1929 года, после конференции марксистов-аграрников мой отец, а, возможно, и Сталин, из двух пыжиковых шапок, висящих на вешалке рядом друг с другом, выбрал не свою… По обоюдному согласию шапки вновь не были обменены. В единственной посылке, которую до своего ареста успела передать мне мать, оказалась и эта шапка. Так, по иронии судьбы, шапка Сталина оказалась на мне, когда меня вели на расстрел…

После многочасового интервью с классиком советской литературы Василем Быковым. На вопрос корреспондента о самом сильном потрясении в его нелегкой жизни писатель-фронтовик ответил: «Самое большое потрясение, я думаю, ждет меня, как и все человечество, впереди: это успех или неуспех перестройки. Потому что слишком много на нее поставлено». Что ж, настоящий писатель – всегда провидец

Анна Михайловна с содроганием вспомнила тот черный день, который едва не стал последним в ее жизни.

– Двое с револьверами в кобуре вывели меня из помещения на дорогу, ведущую к оврагу. Это было под вечер… В мглистой дали предвечерних сумерек виднелся тот зловещий овраг, о котором я уже знала, с редкими березками, забрызганными человеческой кровью. Я сделала несколько шагов, и вдруг во мне наступило ощущение того, что я полностью отрешена от жизни. То был конец – конец восприятия реальности… Мы остановились у самого края оврага. Я обернулась, вдали бежал человек в светлом полушубке. «Назад! Назад!» – кричал он…

Почти теряя сознание, Анна узнала, что расстрел ей заменили многолетней тюрьмой. В этой же сталинской шапке она и провела весь срок заключения, до самого 1952 года. Увидеть же сына и рассказать ему горькую историю его сиротства, а главное, кто его отец, Анна Михайловна сможет только спустя много лет, когда 20-летний юноша, ни на день не терявший надежды встретиться с мамой, приедет к ней в Сибирь.

Узнала сына по глазам – таким же лучистым, как в младенчестве… А как только он заговорил, у нее защемило сердце: тембр голоса, жестикуляция, выражение глаз – точно отцовские…

После освобождения Анна Михайловна не прекращала бороться за свое имя и честное имя мужа. Бесконечные письма руководителям партии оставались без ответа. Они сменяли друг друга – Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко… Никто не хотел брать на себя ответственность, признав абсурд обвинений, предъявленных не только Бухарину, но и остальным жертвам сталинской истерии. И вот, наконец, Горбачев!

Впервые рассказывая журналисту историю своей жизни, Анна Михайловна не верила, что имя Бухарина будет оправдано.

А Феликс верил. И первым делом бросился к шефу:

– Виталий Алексеевич! Я встречался с вдовой Бухарина! У меня есть потрясающий материал! Ее первое интервью! А еще Анна Михайловна надиктовала мне завещание мужа – она всю жизнь хранила его в памяти!

Коротич взглянул на пылающего энтузиазмом журналиста и без особых эмоций ответил:

– Надо подумать… Не знаю, есть ли смысл торопиться…

– Но и тянуть нельзя! – убеждал Феликс. – Это же бомба!

– Тем более, – рассудительно заметил Коротич.

– Тогда давайте опубликуем стихотворение Евтушенко «Вдова Бухарина»! Оно у меня в столе!

– Ну, хорошо, дайте мне все материалы, надо подумать…

Пока главный редактор «думал», Евтушенко отнес стихи в бывшую «альма матер» Бухарина – редакцию «Известий». На следующий же день по-революционному взволнованные строки увидели свет. Эстафету подхватили «Московские новости», опубликовавшие письмо-завещание Бухарина. И тут, постоянно прессингуемый Феликсом, Коротич решился – «Огонек» дал самый сенсационный материал на волновавшую уже миллионы читателей тему – беседу журналиста Медведева с Анной Бухариной-Лариной. Феликс назвал это интервью, повторив слова близкого друга Бухарина Ильи Эренбурга: «Он хотел переделать жизнь, потому что ее любил».

Журналист оказался прав. Статья имела эффект разорвавшейся бомбы. Как минимум два поколения людей к тому времени назубок знали фамилии «предателей» партии – Троцкого, Рыкова, Зиновьева, Каменева, Тухачевского, Бухарина… Знали и не сомневались, не задавали вопросов. А теперь люди шокированы. Кто-то – истиной, открывшейся так неожиданно, кто-то «клеветой на партию». Впервые за советскую историю были зарегистрированы случаи выхода из КПСС. К имени Николая Ивановича Бухарина вернулось право быть.

– Я получил сотни писем и телеграмм, – рассказывает Феликс. – Люди плакали от торжества справедливости, от торжества исторической правды. И еще: их взволновал искренний, бесхитростный рассказ Анны Михайловны о своей судьбе.

Через некоторое время Виталий Коротич на встрече журналистов с Михаилом Горбачевым заметил, что пора поторопиться с реабилитацией сверху, потому что журналисты уже начали реабилитацию снизу. Безусловно, «огоньковская» статья о Бухарине стала примером народного восстановления честного имени.

Волна реабилитации «сверху», начавшаяся было при хрущевской оттепели, почти остановленная при Брежневе, вдруг стала набирать обороты… Жизнь Анны Михайловны резко изменилась. Интервью, встречи, публикация мемуаров «Незабываемое», поездки за границу… Вернулось давно утерянное ощущение, когда можно было жить и говорить, ничего не боясь… И вот она держит в руках бумагу, подводящую итог ее многолетним поискам правды:

«Приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 13 марта 1938 года в отношении Бухарина Н.И. отменен и дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления».

В этих скупых, казенных словах – вся жизнь и трагедия ее семьи, горе и смерть, разлука и отчаяние, одиночество и страх, полвека невзгод и лишений, молодость и здоровье, размочаленные по лагерям… Она вытирает тихие слезы: «Николаша был бы счастлив!»

Журналист Феликс Медведев первым рассказал людям эту трагическую, но в чем-то светлую историю. Он написал о том, что вечно, – о любви и силе духа, которые помогли слабой женщине, проведшей почти двадцать лет в тюрьмах, лагерях и ссылках, выстоять и пронести через долгие годы небытия память о любимом.

Телефонный звонок в квартире журналиста раздался почти в полночь: «Я готов начать с вами разговор, – медленно произнес Чингиз Айтматов, – если хотите, приезжайте». И через всю Москву Феликс мчался к человеку и писателю, чье имя известно всему миру. Они проговорили почти до утра. А через неделю продолжили интервью на берегу Иссык-Куля в родовом айтматовском местечке Чолпон-Ата. У Феликса в руках допотопный советский магнитофон (эра диктофонов еще не наступила). 1987 г.