— Сомневаюсь. У Семеры с Цехом война началась, тогда много кого положили. Это сейчас порядка прибавилось, а тогда не успевали трупы в крематорий отвозить. Лихое времечко было. Лихое…

— А камни?

— А камни так нигде и не всплыли. Мне, по крайней мере, об этом ничего слышать не доводилось. Лежат где-нибудь в захоронке.

— А если мелкими партиями распродали?

— Сомневаюсь. Шила в мешке не утаишь. Чем больше покупателей, тем больше слухов. И цены на алмазы не падали, а пятьсот каратов даже самому крупному игроку переварить непросто.

— Это да, — вздохнул я.

Пятьсот каратов — это много. Очень-очень много. Хватит, чтобы заткнуть все дыры, и на безбедную жизнь останется. Впрочем, делить шкуру неубитого медведя пока рановато…

— Дядь Миша, а не помните, как тех бандитов звали? Я бы поспрашивал.

— Золотую лихорадку словил?

— Бриллиантовую.

Старик рассмеялся и предупредил:

— Давай так договоримся: если дело выгорит, камни на сторону не уйдут. Гимназисты и половины их потенциала не используют, уроды косорукие. Сестры Холода на побрякушки растащат, им только дай красивую цацку нацепить. Да и огранщиков толковых у них нет. А городские алхимики, прости господи, одноразовые поделки клепают, пережгут все к чертям собачьим. Торговый Союз еще остается, но эти живоглоты хорошей цены не дадут.

— Мне самому проще с Братством дела вести, — кивнул я. — Только предмет торга сейчас несколько эфемерный, не находите? Десять лет прошло!

— Помнишь поговорку про рыбу и удочку? — прищурился дядя Миша. — Алмазы должны были откуда-то взяться. Слишком много камней для простого ограбления. Да и не возьмешь в ювелирке неограненные камни, так ведь?

— Так.

— Ищи не алмазы. Ищи — откуда они взялись.

— Звали как бандитов, помните?

Седой гравер закрыл глаза и тихонько рассмеялся.

— Память старика странная штука. Спроси меня, что ел вчера на завтрак, — не скажу. А тех парней не забыл, хоть без малого десять лет прошло. Один в кожаном плаще пришел, будто гимназист драный. А у самого все руки в татуировках и фикса золотая. Другой бандит бандитом, даром что усатый. Но держались вежливо, этого не отнять…

— Дядя Миша! — отвлек я старика от воспоминания. — Звали их как?

— Не скажу, — развел руками мастер. — Один в черных круглых очках был. «Консервы», что ли? Ну, ты знаешь. И кличка у него была как-то с ними связана. А вот как — хоть убей, не помню.

— Базилио? Слепой? — навскидку предложил я.

— Слепой? Да что-то в этом роде. А! Пью! Точно — Пью! Второй его так называл. Больше ничего не скажу. Память совсем дырявая стала, Слава.

— А по времени это когда происходило?

— В декабре, к католическому Рождеству дело шло, — уверенно ответил старик. — А год не назову, они все в кучу смешались. Спроси, когда Семера с Цехом воевала, тебе подскажут.

— Спасибо, дядя Миша! — произнес я без особого, впрочем, воодушевления и поднялся на ноги. — Если что — я к вам.

— Буду рад, Слава. Заходи, буду рад.

Я вернулся в зал, улыбнулся девушке-консультанту, кивнул охраннику и вышел на улицу. Оттянул на крыльце рукав, посмотрел на часы и тяжело вздохнул. Сорок минут одиннадцатого, пора домой ехать. Иван уже исстрадался весь, наверное. Девки в бане давно, а он как дурак у стойки застрял.

Мне и самому протирать в баре штаны в выходной день нисколько не хотелось, но тут уж ничего не попишешь. Обещал.

Отперев дверцу, я забрался за руль, завел двигатель и медленно сдал задом на проезжую часть. Глянул в зеркало заднего вида и развернулся через трамвайные пути, благо они из асфальта в этом месте торчали не так уж и сильно. Потрясло, конечно, зато срезал.

На перекрестке я повернул направо, преспокойно доехал до особняка и загнал УАЗ на задний двор. Унес коробку с домашними колбасками на кухню и немедленно наткнулся на возмущенный взгляд помощника, который чуть ли не пританцовывал за стойкой от нетерпения.

— Дядя Слава! — постучал пальцами Иван по запястью. — У меня выходной!

— Не оставлять же еду в машине!

— Иди, Ваня, иди! — отпустила парня тетя Маша. — Я сама все принесу.

— Да не надо, — смутился парень. — Мне несложно.

В баре оказалось занято два стола, да еще шумная компания расположилась на улице, поэтому оставлять заведение без присмотра не хотелось.

— Тетя Маша! — позвал я кухарку, убирая коробочки с ювелирными украшениями под прилавок к графину с самогоном, пневматической винтовке и жезлу «свинцовых ос». — Мне бы на пару минут к соседям заскочить!

— Идите, Слава! Покараулю.

Не желая идти наугад, я набрал номер оружейного магазина, но накладок не случилось — Николай Гордеев оказался на месте.

Вот и замечательно: и таблетки при себе дольше необходимого держать не придется, и карабин новый оценю. Все же нравится мне сорок пятый калибр. Оптимален для городской застройки в наших условиях. Пуля тяжелая, отдача низкая. И магазины нормальные. А на морозе закоченевшими пальцами «левер» не слишком удобно перезаряжать.

В «Большой Охоте» пришлось задержаться, и когда я, весь нагруженный покупками, вернулся к задней двери бара, там меня уже караулил недовольный Иван. Но стоило только ему увидеть карабин, как он сделал стойку почище охотничьей собаки на вальдшнепа.

— А чего это вы такое тащите, дядя Слава? — поинтересовался он. — А можно глянуть?

— Цыц! Руки убери!

— Дядь Слав!

— Иди, тебя девчонки давно заждались. Никуда ружжо не убежит.

— Да мне интересно просто!

— Потом посмотришь.

— А старый карабин оставите или продадите?

— Оставлю.

— Зачем вам два?

Я обреченно вздохнул и попросил помощника:

— Вань, иди в баню, а?

— Как-то грубо прозвучало, — заржал Иван. — На стрельбище с собой возьмете?

— Возьму. Если подойдет, подумаю — может, «левер» на тебя переоформим.

— А чего не подойдет? Вон он насколько короче. В самый раз для вас. А мне длинный…

— Иди, говорю, отсюда!

Иван убежал в баню, а я поднялся на второй этаж и убрал карабин в шкаф. Защита на нем чисто символическая, но простого вора Санина сигнализация отпугнет, а непростым оружие малоинтересно. Вот алмазы их точно заинтересовали бы.

Алмазы — да…

Я прокрутил эту мысль в голове, спустился в бар и сменил за стойкой тетю Машу. Один из столиков к этому времени уже освободился, а шумной компании на стол только что выставили полный кувшин, поэтому я спокойно уселся на табурет и развернул газету.