Ну и, конечно, было тут то, из-за чего ярмарка и называлась ярмаркой: разнообразные безделушки, нужные и ненужные, а также вещи, без которых невозможно было обойтись в домашнем хозяйстве, начиная от недорогих, но весьма подлинных бронзовых сосудов эпохи Чжоу, танских парных ваз, зеленых нефритовых кораблей цинской династии, сунских ширм — и кончая облачной парчой и каллиграфическими надписями кисти императоров Канси и Цянлуна.

Отдельно продавались изобретения технические и медицинские: многочисленные подзорные трубы, сквозь которые можно разглядывать святых-бессмертных небожителей, боевые петарды, чугунные бомбы, двухструйные огнеметы, ручные вентиляторы, бронзовые зеркала, мацзян и магические шашки вэйци из слоновьих рогов, волшебные фонари-зоотропы, через которые в мир проникали духи умерших, погребальные одеяния из нефрита и золотой нити, зубные щетки из дикого вепря и колоды карт, которые всегда выигрывают, рыболовные катушки для ловли строптивого китайского левиафана Гунь, разрывные ядра, мертвые вороны на волшебном огне, свистки и урны для борьбы с землетрясениями, опиумные трубки и самозажигающиеся спички, морские мины из бычьего пузыря, наборы колоколов в виде рыб для домашних храмов, пять драгоценностей кабинета ученого, пипы, гуцини, эрху и прочие музыкальные инструменты, чай и шелк, механические оркестры на веревочном приводе, ароматная бумага для подтирания со вклеенными золотыми нитями, чтобы зад не покрывался преждевременными морщинами, многозарядные арбалеты для борьбы с чертями-гуй, огненные стрелы и копья для борьбы со всей вселенной, очень дешевые золотые и нефритовые палочки для еды, маринованные грибы бессмертия линчжи, копченое доуфу, удавы в вине, оленьи хоботы, летучие мыши, морские кони и огурцы-хайшэны, толченые кости дракона, суровое пиво сяоми-цзю, от которого пьянели, как от водки, а также живые игрушки, которые прыгали и плавали без всякого завода, а только лишь от строгого соблюдения многочисленных законов физики и химии.

Вот эти вот чудеса и стали причиной тяжелых событий, без которых вполне можно было обойтись, но не вышло почему-то. Чудеса и, разумеется, любовь, потому что любовь признают даже китайцы, а разговоры о том, что любовь придумали русские, чтобы не платить денег, пусть остаются на совести тех, кто знает только оплаченные чувства.

Конечно, любовь на такой ярмарке могла настигнуть кого угодно из наших — старосту деда Андрона, китайского первопроходца Тольку Ефремова, лучшего в мире охотника Евстафия, деда Гурия, смертельно больного уже лет пятьдесят, на худой конец — даже отца Михаила вкупе с бабкой Волосатихой, но настигла она человека самого неподходящего, десятилетнего Дениса, сына дяди Григория Петелина, который когда выходил за грибами в лес, издали думали, что это дерево вышло поразмять корни — такой он был огромный. Но сын его Денис был вполне человеческих размеров, возможно, потому, что родился не от одного Григория, а еще и от карлицы лесной, которую Григорий потом изгнал из наших краев, чтобы не было чему стыдиться.

В тот злосчастный день Денис шатался по ярмарке и разглядывал продаваемые там небылицы, среди которых особенно бесчинствовали косматые брехливые собачонки — старый Хого звал их шихушоу, львы и тигры, хотя любому китайцу ясно было, что венец их карьеры — стать супом для лечения почек. И вот эти суповые наборы с лишайными космами на тщедушном тельце носились возле любовного шатра и привольно брехали на всех, кто, не имея денег, старался ухватить свое, подглядывая в дырки за брачующимися парами.

Давши львам и тиграм пару предупредительных пинков, Денис и сам прильнул к одной дырке — и ослеп от того, что увидел. Десятки смуглых голых тел, вытянувшихся, как черви, или, напротив, свернувшихся улитками, содрогавшихся совместно и в розницу, не смутили его — он давно знал, что дети берутся не из капусты, и аисты в наши края тоже не залетали. Но среди людского шевелящегося болота взгляд его вдруг выловил тонкую маленькую фигурку, которая застыла на месте и смотрела прямо на него, будто знала, что он подглядывает. Рядом с фигуркой слабо валялся старый китаец Чжан — человек никуда не годный, но дававший деньги в рост, а потому проклинаемый всей деревней, особенно перед китайским Новым годом, когда приходило время отдавать долги и Чжан входил в любой дом без приглашения и мог принудить к расчету любого.

Тут надо сказать, что накануне приезда ярмарки Чжан приобрел партию опиума — не для продажи, но для собственного услаждения. Должники, узнав о том, упредили его и, проникнув к нему в дом, злостным образом в этот опиум помочились. Чжана не было на месте, поэтому хулиганы позволили себе даже хихикать приглушенно и, не в силах успокоиться, долго хлестали опиум желтыми струями. Опиум набух и намок, потом высох, но химическая реакция уже произошла, и случилось небывалое. Раскурив наутро трубку, Чжан сначала привычно заснул, но вдруг очнулся посреди сладострастных опиумных снов и, распаленный, отправился на ярмарку. Глаза его были закрыты, но, как это бывает у курильщиков опиума, он вытянул руки вперед и зорко видел все кончиками пальцев, хотя мир вокруг него мерцал и рябил в огненном мираже.

Добравшись до Хого, он, так и не раскрывая глаз, потребовал себе самую юную развратницу из числа тех, которые у того имелись.

— Такому почтенному человеку, как драгоценный господин Чжан, подобает любить только все самое лучшее, — торжественно отвечал ему Хого, — поэтому я дам вам свою дочь.

Ростовщик Чжан захихикал и, не раскрывая глаз, криво погрозил маньчжуру желтым от табака пальцем.

— Два деловых человека всегда поймут друг друга, — проговорил он, снимая с пояса и развязывая толстый кошель. Чжан был солидный человек, поэтому в кошельке у него были не медные китайские квадраты, которые в то время даже бедняки носили на себе целыми связками, и даже не твердые советские червонцы, а настоящие золотые монеты времен императрицы Цыси. Хого благоговейно погрузил пальцы во внутренности кошелька, но Чжан, который, как уже говорилось, видел все, игриво ударил его ладонью по пальцам.

— Прежде товар, потом — деньги, — сказал Чжан. — Надо убедиться в качестве.

Хого с поклонами, забегая то спереди, то сзади, словно суетливая мышь, повел его к палатке. Там в дальнем углу равнодушно сидела его десятилетняя дочка по прозвищу Сяо Юй, Рыбка, и ждала своей очереди выйти на арену продажной любви, где нет победителей и побежденных, но где от каждого берется по способностям и каждому дается по его финансам.

Хорошо, что Чжан шел с закрытыми глазами, иначе он был бы ослеплен красотой Рыбки. Тело гибкое, стройное, смуглое, но не как у китаянки, а лишь покрытое золотым загаром, черные буйные волосы и среди всего этого китайского великолепия — внезапные голубые глаза, горевшие огнем недетской ненависти к окружающему миру.

Но и того, что почувствовал Чжан, было достаточно, чтобы ноги его затряслись от вожделения и он, отсыпав Хого щедрую горсть золотых, повел Рыбку в глубь шатра, точнее, она его повела. Пока он шел, его мозолистые руки, привыкшие к пересчету денег, жадно ощупывали нежную кожу девочки, нагло задерживаясь на самых потайных местах, стремясь углубиться в них всем, что имел — и тут же, не ожидая остановки. Деньги были заплачены, и потому Рыбка не противилась — деньги есть деньги, любовь есть любовь.