Брр-р, произнесла Пенни и попыталась выбросить все это из головы, но уже не могла остановить бег осмелевшего воображения, которое тем временем перекинулось на динозавров, что оставили нам лишь отпечатки позвонков в камне да сланце, на мохнатых мамонтов ростом с дом, что намертво заморожены глубоко под землей в снежных просторах России, на убитых и освежеванных львов и тигров, на гильотинированных оленей, головы которых она видела в гостиных и ресторанах, на трупы фазанов, что висели, подгнивая, в амбарах ее отца для обретения идеального вкуса. Потом она подумала о лошадях, собаках и кошках, что были у нее в детстве (ее сердце непроизвольно сжалось при мысли об их теплых мордочках, копытах и когтистых лапках, об их чудных пушистых животиках, о блестящих влажных глазах — лошади носились галопом по их поместью, собаки прыгали и крутились волчком, приветствуя ее заливистым визгом, а кошки, покачивая хвостами-антеннами, маячили неверными призраками в конце коридоров с полированным паркетом, на парадной или черной лестницах). Умерли не только они (она почти насильно разматывала цепочку размышлений, гоня прочь внезапно воскресшую скорбь по животным, которых давным-давно не было на свете). Животные умирали и в зоопарках, упрямо продолжала она свою мысль, перебирая всех по алфавиту, вид за видом, от антилопы до ящерицы. А вдруг все курицы со своими яйцами, коровы с телятами, всевозможные рыбы, свиньи, овцы и ягнята, сотни и сотни живых существ, которых хотя бы она — да-да, она и никто другой — съела за свою жизнь, тоже были здесь, а над ними звенел щебет призраков всех птиц — кратких бликов, мелькнувших в поле ее зрения! А с ними и все мыши, придушенные в мышеловках, все отравленные крысы и лисицы, чьи трупики с высунутыми языками лежали на боку. И бабочки-однодневки, и ночные бабочки-самоубийцы, которые — она сама видела — бросались на лампочку, и прихлопнутые мухи, пожелтевшие, кишками наружу. И крохотные дрозофилы, что пронзали ее жизнь зигзагами своих траекторий, и мелкие жучки с твердым панцирем, обитавшие в балках под крышей, которых она, обнаружив в своей постели, давила между большим и указательным пальцами, и даже микробы, передающиеся по воздуху, что миллиардами существовали, погибали и растворялись в одном лишь ее организме. И все эти существа, все до одного, колотили в невидимую для нее стену своими кулаками, лапами, копытами, щупальцами, тоненькими, как у простейших одноклеточных, ножками, беззвучно выли и вопили на все лады, лаяли и клекотали, хрипели и мяукали, мычали, визжали, пищали и верещали, жужжали и свистели: Эй, вы там! Мы не мертвые! Не смейте называть нас мертвыми!

Адская какофония, зажмурившись, подумала Пенни. Дикая, вечная какофония. Какое счастье, что нам не дано ее слышать. Помни: ты тлен. Помни: ну и хрен. Пенни громко расхохоталась, достала ручку и записала рифму. Но смех вскоре замер, а телевизор молчал, и ее захватила врасплох тишина, в которой слышалась беззвучная возня обитателей этого мрачного здания, не подозревавших, что она находится рядом, а за стенами отеля в электрическом освещении чудилось глухое копошение мрачного заштатного городишка, широкая панорама которого открывалась из ее окна.

Тогда она заставила себя слушать, как ее палец стучит по клавиатуре лежащего на постели компьютера, выбирая нужные буквы для нужного слова.

Превосходный, услышала она перестук клавиш.

Умопомрачительный.

Она задумалась на секунду, подперев подбородок ладонью.

Место, где исполняются желания, написала она под столбиком слов. Да, неплохо, услышала она собственный возглас. Там, где исполнятся желания. Там, где исполнились желания. Если вы ищете место, где исполняются желания. Если вы ищете классическое, идеальное, удобное место, безупречное — не пойдет. Превосходное. Умопомрачительное — не пойдет.

Она стерла умопомрачительное и безупречное.

Превосходное место, где исполняются ваши желания, произнесла она в пустоту. В ответ комната чуть сжалась. Стены присели, потолок грозовым небом навис над головой.

Вода в ванной была еле теплая. Пенни позвонила вниз с жалобой. Да и вообще вода из кранов лилась какая-то ржавая, желтоватая; потолок в номере требовал ремонта; в сущности, это была довольно обшарпанная комната с претензией на роскошь. На стене рядом с дверью были царапины неизвестного происхождения; если переключить телевизор на четвертый канал, он начинал издавать непрерывное жужжание; ковер был более потертый, чем казалось на первый взгляд; карандаши, ручки и другая канцелярия была лишь среднего качества; шампунь какой-то водянистый; чай и кофе в пакетиках — сомнительных марок.

Пенни села обратно на кровать. Та скрипнула.

Вот, пожалуйста, подумала Пенни. И кровать скрипит.

(Она как будто описывала обстановку в разговоре со знакомым, хотя на самом деле была в номере одна и думала про себя.)

Она легла на спину. Отели — это сплошное надувательство. Она сыта ими по горло.

Она сыта этим отелем по горло.

Она потихоньку отодвигала компьютер ногой по кровати. Подальше, подальше, еще немножко, пока тот не завис на самом краю, едва сохраняя равновесие — половина на кровати, половина в воздухе. Она резко столкнула его вниз. Компьютер грохнулся.

Она рассмеялась.

Потом до нее дошло: он же мог сломаться! Пенни нахмурилась.

Черт, выругалась она.

Зато из этого может получиться славная история. Например: я угробила ноутбук по дороге в свой отель. Слушайте, как все было. Вот. Представьте: грязноватый старинный город, хотя с виду все очень достойно — архитектура там и прочее. Нельзя сказать, что мэрия жалеет деньги на так называемые культурные нужды, город кишмя кишит скульптурами и настенными росписями, в пешеходной зоне шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на образчик местного искусства. Но, если честно, дела это не меняет.

(Дела? Какого дела? Что с тобой приключилось, Пенни? Бряцанье опускаемых на стол вилок-ножей, слабый звон поднятых бокалов, общее шиканье, сытое рыганье и сладкое нетерпение слушателей, готовых к послеобеденным небылицам.)

Первым делом у меня выхватили чемодан.

(Что-что?! Кто выхватил? Кто?)

Один из них стоял совсем рядом, примерно на том же расстоянии, что вы, и нагло рылся в моей сумке. Там были все мои кредитки. И вообще всё — все вещи, без которых я не представляю свою жизнь.

(Пенни, а ты испугалась?)

Да, еще как.

(А сколько их там было?)

Пятеро. По-моему. Точно не помню, на меня нашел какой-то ступор. Знаю одно — улица была совершенно пуста. Ни машин, ни такси, ни прохожих. Никого. Как в кошмарном сне. Честно говоря, я до сих пор не верю, что решилась на это.

(На что? На что же ты решилась?)

У меня в горле пересохло, как в колодце. Но неожиданно для самой себя я обратилась к главарю банды, здоровенному бугаю лет восемнадцати…

(Смех.)

Нет, послушайте. Вот что я ему сказала, слово в слово: если ты меня тронешь. Если кто-нибудь из вас коснется меня или моих вещей хоть пальцем. Если ты не скажешь этим уродам, чтобы они сию секунду положили обратно мои вещи. Можешь поверить, я обрушу на твою голову всю мощь закона, да так быстро, что ты даже пикнуть не успеешь. Сейчас покажу.