– Ой, да я же вас не гоню! Если вы любите шоколадные пирожные и бег в мешках, можете праздновать со всеми!

Эльвира сунула руки в карманы джинсов и смотрела на меня, задрав голову. Я догадался, что под белой рубашкой на ней ничего нет, и почувствовал, что краснею.

– Да я же пошутила! – поспешно прибавила она. – Вы уже вышли из того возраста, когда…

– Зато вы…

Я умолк, и она улыбнулась. Лента на одной косе была развязана.

– Я… А кофе будете?

– Не хотелось бы причинять вам беспокойство. У вас, должно быть, и без того хлопот полон рот: в доме толпа детей.

– Да что вы! Мой муж и наша няня – чемпионы мира по устройству праздников для маленьких разбойников.

– Ну, если ваш сын может десять минут без вас обойтись, не откажусь.

– Натан – сын моего мужа.

С этими словами Эльвира меня покинула, оставив одного в гостиной. Одна эта комната была размером со всю квартиру, ради которой я влез в долги на двадцать лет вперед. А двадцать лет – это намного больше половины возраста Эльвиры.

Мебель и картины говорили о незыблемости семейного дома; похоже, здесь по меньшей мере в течение двух веков ничего не трогали и не сдвигали с места. Удивительно, что такая юная женщина может жить в подобной обстановке!

– Боюсь, у меня опять ничего не получилось, – предупредила Эльвира, входя с дымящимися чашками.

И в самом деле – мне в жизни не доводилось пить кофе гаже этого!

Мы сидели рядышком на диване, так близко друг к другу, что я опасался, как бы не вошел муж. Эльвира несколько раз вставала встретить очередного гостя и, возвращаясь, садилась еще ближе ко мне. Под конец наши пальцы почти соприкасались, но разговор тем не менее был лишен всякой двусмысленности и не давал повода ни к каким кривотолкам.

Я узнал, что дом принадлежит семье Эльвиры на протяжении пяти поколений и что это, конечно же, сказочное наследство тяжким грузом легло на ее жизнь.

– Вы, наверное, думаете, будто я – бедная богатая девочка, – сказала она. – На самом деле у меня нет ни средств содержать этот дом, ни сил с ним расстаться, ведь всем моим родным по материнской линии как-то удавалось его сохранить.

Она тряхнула головой. О, как бы мне хотелось стать косой, задевшей при этом движении ее щеку.

– Вы позволите?

Не дожидаясь ответа, я завязал распустившийся бант. Она не отдернула голову, она серьезно ждала, пока я закончу, и нисколько не смутилась при появлении человека, который, как я понял, был ее мужем.

– Ты там справляешься, милый? Знакомься, это Николя, папа Адриана.

– Очень приятно. А я – Людовик, папа Натана. Послушай, Эльвира, не знаешь, где у нас ножницы?

– Мой муж, – только и сказала Эльвира, когда Людовик вышел из комнаты. – Он всю жизнь мечтал устраивать детские праздники, ну и зачем мне лишать его этого удовольствия.

– Тем более что Натан – не ваш сын.

– Зачем вы это сказали? Знаете, нехорошо так говорить…

– Но… вы же сами только что…

– Ладно, хватит об этом! Я вас не гоню, но вы правы, мне надо идти к ним, не то все дети подумают так же, как вы.

Я расстроился. Почувствовал себя слоном в посудной лавке. Надо же было лезть в то, что меня не касается, и делать неверные выводы. Мне было стыдно за свое поведение, и в конце дня я попросил Флоранс забрать сына.

– Долго же вы шли! Я уже начал волноваться.

– Мама Натана стала меня угощать, отказаться было невозможно. С ума сойти, что за дом! Я просто обожаю такие дома!

«Но у нашей семьи такого никогда не будет», – мысленно продолжил я.

Жена смотрела мечтательно, и мне почудилось в ее глазах сожаление, что она вышла замуж за такого неудачника, как я.

Вскоре Адриан с Натаном сделались неразлучными друзьями. Это означало, что они то и дело ссорились навсегда и мирились на всю жизнь. Нередко их мирные договоры скреплялись приглашением заночевать – то у нас, то у них. Как ни странно, Натану куда больше нравилась наша нелепая квартира, чем собственный просторный дом, так нравилась, что Флоранс пришлось поставить в комнате Адриана двухъярусную кровать.

Благодаря этой дружбе я часто виделся с Эльвирой, и через несколько недель мы с ней подружились, ничего не говоря Флоранс. Очень часто, проводив детей в школу, мы отправлялись в кафе. И пусть ни разу не просидели там больше четверти часа, эти разговоры урывками позволили мне постепенно узнать печальную историю ее брака.

Восемь лет назад родители Эльвиры погибли в автокатастрофе, возвращаясь на своей машине со званого ужина, где выпили столько, что полиция заподозрила двойное самоубийство. Эльвира, единственная дочь, унаследовала кое-какое имущество и дом, издавна принадлежавший ее семье. После выплаты налога на наследство у нее остались лишь стены, в которых она росла, но не осталось ни гроша на то, чтобы этот дом содержать.

– Вот тогда я и подумала о браке, – призналась она, съежившись на обитой кожзаменителем банкетке кафе «У ратуши». – Предложение Людовика пришлось очень кстати. Я навела кое-какие справки о его доходах, денег у него оказалось еще больше, чем можно было предположить, и я сказала «да». Только ради того, чтобы сохранить дом, который сумели спасти мои предки.

Я был, в общем-то, человеком, лишенным родины, и никогда ничем не обладал, кроме права ежемесячно выплачивать банку головокружительные суммы за слишком тесную квартиру, так что мне трудно было уследить за ходом рассуждений Эльвиры. В моих глазах она выглядела вовсе не продажной женщиной – скорее романтической героиней, этакой Скарлетт О'Хара, готовой принести любые жертвы ради того, чтобы сберечь клочок той земли, которая рано или поздно поглотит ее саму. Должно быть, мало радости любить такую женщину, и все же я мечтал отдать ей себя всего как есть, с потрохами.

Здесь необходимо сделать паузу и кое- что объяснить. Я люблю мою жену, я никого не люблю так сильно, во всяком случае, я люблю ее не меньше, чем чудесных детей, которых мы с ней произвели на свет. Я надеюсь состариться рядом с Флоранс. До сих пор я ей не изменял, хотя иногда и подумывал сходить налево. Правда, в тот единственный раз, когда я от мыслей чуть было не перешел к делу, судьба распорядилась иначе[12]. Ну и стало быть, я невольно сохранил ей верность, хотя само понятие верности представляется мне спорным. Я пообещал Флоранс всегда быть рядом, вместе с ней растить наших детей, любить ее и уважать и не нарушаю обещания, посмотрев на другую женщину или прикоснувшись к другой женщине. Я по природе своей любопытен, меня влечет тайна незнакомки, возбуждает новизна. Я готов отдаться недолговечной страсти, но не позволю ей разрушить мою семейную жизнь. Мы ведь, обзаводясь новыми друзьями, вовсе не предаем тех, что у нас были раньше? Не понимаю, чем то, что годится для дружбы, может как-то повредить любви.