Мы зарядили револьверы, подвесив их на корсажных лентах под ротонды, взяли приготовленную Шурой корзинку с яблоками и пирожками для больного и отправились на Калужскую.

Можно было бы попросить Щербинина одолжить нам для поездок авто, но в наши планы сегодня не входило отрываться от возможного преследования. Не торопясь возьмем извозчика и поедем так, чтобы «шляпа» от нас не отстал.

В том, что он будет сопровождать нас в поездке, я нисколько не сомневалась — выглянув утром из окна, я заметила, что он опять трется возле моего дома.

Лошадка, впряженная в экипаж, затрусила по Арбату, по тенистым бульварам, добежала до мрачного Крымского моста с его остроконечными башенками и решетчатым тоннелем…

Все это время где-то за нашими спинами тащилась пролетка с одиноким седоком, которого мы как бы и не замечали.

Свернув у Калужских ворот, мы вскоре въехали на территорию Голицынской больницы и отпустили извозчика. «Шляпа» следовал за нами.

Корзинка с передачей оказалась не нужна — старик дворецкий еще не пришел в себя. Но мы упросили сиделку принять еду — вдруг Петр Никодимович очнется и захочет съесть чего-нибудь домашнего. А нет, так пусть раздадут гостинцы другим больным, которых никто не навещает, а нашему старику мы потом еще принесем.

Поговорив с врачом о состоянии пациента и узнав, что существует большая надежда на выздоровление, мы вышли в больничный парк и направились к реке. По моим расчетам, «шляпа» не должен был потерять наш след…

Как тать в нощи… — Звук выстрела произвел впечатление. — «Не убивай меня, Машенька!» — Формочки, фантик и «кусачий» шарф. — Черная оспа в тяжелой форме. — Хитроумный план почтенного родителя. — «Добро пожаловать в Клуб обойденных!»

Там, где парк смыкался с Нескучным садом, мы перешли в довольно глухую аллею и побрели в глубину старого сада.

Я была уверена, что «шляпа», как тать в нощи, крадется по кустам следом за нами.

Тропинка петляла по высоким холмам Нескучного, то поднимаясь в гору, то спускаясь в низинку. Москва-река неспешно катила свои воды внизу под холмами. Наконец мы нашли уединенное местечко под сенью лип.

Могучие старые липы, заросли боярышника на склоне холма и тихий плеск волн под обрывом делали пейзаж безжалостно мирным. Моя рука так и тянулась к револьверу, но было еще не время извлекать оружие из-под ротонды.

Усадив Марусю на скамейку среди кустов, я сделала несколько шагов по тропинке. Нужно выманить «шляпу» таким образом, чтобы он оказался между нами с Марусей — ему будет труднее оказать сопротивление.

Из кустов послышалось шуршание — видимо, «шляпа» решил, что я ухожу, и не мог определиться, что делать — остаться и следить за Марусей или преследовать меня.

Быстро обернувшись к шуршащему кусту, я выхватила оружие и закричала:

— Выходите с поднятыми руками, или я буду стрелять! Иван Иванович Иванов, я обращаюсь к вам!

Молчание было мне ответом. Но шутить я не собиралась, о чем проинформировала скрывавшегося в зарослях врага. Для подкрепления своих слов пришлось пальнуть в воздух выше куста. Надеюсь, нигде поблизости не бродил парковый сторож…

Звук выстрела произвел впечатление. Ветки затрещали так, словно сквозь них пробирался медведь, и «шляпа» с поднятыми руками вылез на тропинку. Маруся тоже достала револьвер и, вскочив со скамьи, целилась в «шляпу» с другой стороны.

— Стойте на месте! — приказала я. — Вам придется ответить на наши вопросы. И предупреждаю — в случае необходимости мы будем безжалостно стрелять. Вы уже могли убедиться, что на звук выстрела в этот глухой уголок никто не прибежит.

«Шляпа» повернулся к Марусе, сжимавшей обеими руками револьвер, и сделал несколько шагов в ее сторону.

— Остановитесь! — закричала она срывающимся голосом. — Лучше остановитесь, или мне придется вас убить!

— Не убивай меня, Машенька! Я ведь твой брат.

— Не морочьте мне голову! Какой еще брат?

— Двоюродный. Я — Михаил Хорватов.

— Вы сумасшедший! Уж кого-кого, а Мишеля я хорошо знаю. Что за глупости?

Револьвер в Машиных руках задрожал, и я на всякий случай повернее взяла на мушку полоумного субъекта, позволявшего себе так нагло врать. Самозваный кузен плюхнулся на скамью и сдвинул на затылок свою знаменитую шляпу. На секунду мы онемели, потом кто-то из нас — я или Маруся — громко ахнул.

На нас смотрело лицо редкостного урода. Бугристая, словно изрытая ямками кожа в синеватых шрамах, бесформенный нос с безобразной дыркой вместо одной ноздри, вместо правого глаза — покрытая корками щель…

Стало понятно, почему этот человек всегда так низко надвигал шляпу — видеть она ему не мешала, скрывая пустую глазницу, зато под широкими полями, затенявшими лицо, было не так заметно его безобразие.

— Не бойтесь, я просто переболел в детстве черной оспой в тяжелой форме. Маруся, выслушай меня, пожалуйста! Я действительно твой брат, а человек, присвоивший мое имя…

— Как в таком случае звали вашу мать, мою тетку?

— Анна Кирилловна.

— Маруся, такие вещи легко узнать даже постороннему человеку, — я сочла нужным вмешаться. — Спроси о чем-нибудь, что касается узкосемейных дел.

«Шляпа» наконец сообразил, что неучтиво сидеть, когда дамы стоят (даже если в этот момент они целятся в тебя из револьверов), и попытался снова встать. Но я, поигрывая оружием, потребовала, чтобы он продолжал оставаться в сидячем положении — мне так было спокойнее. Если бы он решил броситься на кого-то из нас, он потратил бы лишние секунды на подъем со скамьи, а я за это время приняла бы меры к защите…

— Где находится наша подмосковная дача, на которой мы с кузеном в детстве вместе проводили лето? — Маруся наконец придумала вопрос, на который ответить мог только член семьи.

— В Химках. Машенька, помнишь, там под кустами сирени была деревянная скамья, похожая на эту, — уродливый господин похлопал рукой по сиденью рядом с собой. — Тебе как-то подарили формочки для песочных куличей, такие беленькие, с выдавленной на донышке фигуркой — уточкой или зайцем… Тетя Варя приезжала к бабушке в гости и привезла нам с тобой какие-то игрушки. Ты стала делать аккуратненькие куличики на досках скамьи, а я подкрался и разрубил их лопаткой для песка. Мне просто интересно было посмотреть, насколько они прочные. А ты так плакала, так плакала, что мне стало очень стыдно, и я даже хотел отдать тебе все свои фантики… Помнишь?

Надо признать, голос у него был очень приятного тембра…

— Да, — растерянно призналась Маруся. — У тебя был один фантик, такой красивый, я всегда его выпрашивала…

— С девочкой и собачкой? Но я ведь в конце концов его тебе подарил! Когда ты заболела… Ты тогда лежала такая несчастная, с завязанным горлом, и хрипела… Няня завязала тебе горло старым красным шарфом, а ты все время жаловалась, что шарф «кусачий»…