— Мы тут с товарищами посовещались в аппарате ЦК, — Сталин взглянул на Ежова, и тот, чуть приподнявшись, кивнул головой. — И решили вынести на ваше обсуждение кандидатуру товарища Жданова, первого секретаря Горьковского крайкома партии. Нам советуют смелее выдвигать молодых, что ж, будем выдвигать. Партии нужна смена, новая кровь, как думают члены Политического Бюро?..

Первым поддержал Жданова Молотов, за ним Каганович, потом Клим, Серго. Проголосовали единогласно. Сталин посмотрел на Ежова, тот убежал и вскоре привел Жданова, гладенького, сытого, с легким брюшком и чуть выступающим вторым подбородком. Киров вспомнил, как Чудов рассказывал, что в Горьком крестьяне мрут от голода и есть даже несколько случаев людоедства. «Интересно, как при таком отчаянном голоде Жданова разносит как на дрожжах», — не без злорадства подумал Киров. Жданов, услышав о таком высоком назначении, прослезился от радости, захрипел и готов был броситься Сталину на шею. «Сталин знал, кого приближает, — подумал Киров. — Жданов будет его верным и послушным псом, готовым исполнить любой приказ».

На банкете Жданов пропел Сталину великую здравицу, заявив, что Ленин только начал строить социализм, но всю главную работу сделал Сталин, поэтому его коробит, когда партию называют только ленинской, она должна называться ленинско-сталинской, а фактически просто сталинской.

— Что, прямо сейчас будем менять название партии или все же закончим столование? — не без ехидства поддел оратора Коба. Но лишь немногие за столом, хорошо знавшие характер вождя, смогли уловить иронию в прозвучавшем вопросе. Сталин спросил об этом серьезным тоном, каким только что вел первое заседание Политбюро.

Жданов растерялся. Он говорил в аллегорическом смысле, а тут такой прямой вопрос. Все притихли за столом, глядя на нового секретаря ЦК.

— Я думаю, лучше обсудить этот вопрос после банкета, он требует тщательной проработки, — промямлил Жданов.

— Значит, пока еще не будем менять название партии? — уточнил Сталин и, поднявшись, сказал, что уметь правильно начать великое дело пролетарской революции тоже очень важно. Французские робеспьеры продержались два года, а Советская власть в этом году отметит семнадцатую годовщину, и вся ошибка вождей французской революции заключалась в том, что они не так начали и не с того. Думали больше о себе, а не о народе. А коммунисты сначала думали о народе, а потом о себе.

Сталин предложил тост за великую ленинскую партию во главе с нынешним составом Политбюро. Все зааплодировали, а Жданов сидел раскрасневшийся от конфуза. Киров, наблюдая за этим столкновением, подумал, что он, наверное, был не прав, думая о Сталине хуже. Сталин действительно мудрый вождь и политик, очень трезвый и проницательный, и ему, Кирову, еще многому надо учиться у товарища Сталина.

Перед отъездом в Тбилиси к Сталину зашел с корзиной вина и фруктов Лаврентий Берия, впервые избранный на семнадцатом съезде членом ЦК. Он долго благодарил Сталина за то большое доверие, которое ему было оказано на съезде, и Коба, устав от патоки его восхвалений, поморщился.

— Хватит, — по-грузински сказал Сталин. — Давай о деле.

Они сидели вдвоем за столом, и можно было говорить обо всем свободно. Коба окинул взглядом корзину с фруктами, потом посмотрел на Берию.

— Ты такую же корзину профессору Бехтереву относил? — спросил Сталин.

Берия помертвел, не зная, что ответить.

— Что, язык проглотил?

— Да, — кивнул Берия.

— Что «да»? — не понял Сталин.

— Такую же…

— Здесь вино тоже отравленное? — усмехнулся Сталин.

— Иосиф Виссарионович, — побелев, залепетал Лаврентий, — как вы можете такие подозрения говорить…

Он поднялся, дрожа от испуга, но Сталин повелительным жестом усадил его обратно.

— Сядь, это шутка! Совсем шуток уже не понимаешь?.. Что с тобой, Лаврентий?.. — Сталин помолчал, наполняя вином бокалы. — Ты мне говорил как-то, что, когда приносил корзину с фруктами этому профессору психиатрии, он был в номере не один…

— С ним сидел один молодой человек, видимо, его ученик, — предположил Берия, насторожившись. — Сэмь лет прошло…

— Профессор знал одну важную тайну, и я думаю, что он успел рассказать своему ученику некоторые подробности… — начал было Сталин, но запнулся. — Это неважно. Мне теперь необходимо для полного спокойствия, чтобы и этот ученик не смог распускать грязные слухи о моих делах. И поскольку ты оказал тогда мне эту услугу, я бы хотел покончить… и с этим учеником. Но ты один можешь его узнать. Я запросил анкетные данные и фотографии всех ленинградских делегатов того съезда…

Сталин поднялся, принес из другой комнаты папку, развязал тесемки, передал папку Лаврентию. Берия взял ее, стал просматривать фотографии.

— Вот он! — воскликнул Берия, передавая анкету и фотографию Сталину.

Коба взглянул на анкету. «Ганин Виталий Сергеевич, доктор медицины, тридцать печатных работ, две монографии: «Психические отклонения среди детей и подростков» и «Паранойя». — Сталин дернул желваками, прочитав название второй книги. — Жена, Ганина Аглая Федоровна, врач-невропатолог, медпункт Управления тяжелой промышленностью, двое детей, дочь, 4 года, сын, 6 лет…» К анкетам были приложены две фотографии, его и ее. На фотографии у Ганина было красивое открытое лицо, волнистые волосы, чуть насмешливый взгляд. Жена — яркая брюнетка с большими темными глазами. Берия взглянул на фотографию жены и застонал.

— Коба, это не женщина, это пэрсик! — причмокнул он. — Я бы с такой… — Лаврентий перехватил суровый взгляд Сталина и умолк.

— Пошли кого-нибудь из своих, — сказал Сталин. — Ты теперь фигура заметная, инкогнито не проскочишь. Но все нужно сделать так же тихо, деликатно…

— Обоих? — спросил Берия.

— А как сам думаешь? — усмехнулся Сталин.

— Понял, батоно, муж да жена — одна сатана. Женщина у нэго хороша, сам бы от такой не отказался! Пэрсик!

— Будут у тебя еще бабы! — мрачно обрезал его Сталин. — Кто о чем, а вшивый о бане!

Он вытащил из кармана и поставил на стол темный аптечный пузырек. Берия впился в него взглядом.

— Вот капли нашего Аптекаря… Тут на все Политбюро хватит, — рассмеялся Коба, и Берия, вспомнив упрек Сталина о шутке, тоже залился тенорком, но вождю этот смех совсем не понравился, и Лаврентий осекся. — Но умно надо все сделать. В Ленинграде крепкие ребята в ОГПУ, если возьмутся за твоего посланца, душу из него вытрясут, поэтому на крайний случай надо будет придумать красивую