После той, теперь уже давней истории стало понятно, что с людлями шутить не стоит. Несмотря на затраченные средства и колоссальные усилия нескольких десятков ученых, так и не удалось получить хотя бы одно достоверное изображение людлей. Все, чего достигла наука за почти 160 лет исследований, — это несколько рисунков, выполненных самими участниками экспедиций, единичные встречи которых с «аборигенами» происходили как раз в тот момент, когда никаких технических средств под руками не было. Некоторые из функционеров Космического Агентства даже заподозрили ученых в попытках злокозненной мистификации…

Свидетели независимо друг от друга изображали людлей небольшими, до 120–130 сантиметров, сероватой окраски, вероятнее всего, двусторонне симметричными. В верхней части туловища располагалось что-то наподобие головы. Органы зрения большинству очевидцев казались небольшими, прикрытыми полупрозрачной, будто перфорированной мембраной, что давало основание некоторым ученым предполагать, что у людлей фасеточное зрение, как у насекомых на Земле. Конечности либо вовсе отсутствовали, либо изображались едва заметными, а передвижение, судя по отчетам, происходило прыжками. У тех, кто наблюдал эти прыжки, оставалось впечатление, что инерция каким-то образом их не касается, будто перемещается не материальный объект, а лишь его объемное изображение.

Самым большим, просто феноменальным успехом второй экспедиции была поимка в магнитную ловушку одного из этих существ. В тот самый момент, когда люд-ля должны были обследовать, произошел сбой в электропитании. В непосредственной близости от ограниченного магнитными полями пространства находился Кёниг, именно он оказался рядом с генератором и в момент странного сбоя. Неудивительно, что раздосадованные ученые заподозрили его в саботаже. Все последующие попытки как-то заманить людлей в область, которую можно было быстро ограничить полями, терпели провал. Несколько раз таинственным образом, словно в никуда, исчезала энергия, достаточная для того, чтобы решить энергетические проблемы средних размеров Земного города. Исчезала бесследно, безвозвратно и неуловимо быстро.

В такой ситуации продолжение работ грозило непредвиденными осложнениями, и после недолгих споров вторая экспедиция свернула свою деятельность.

Нечто подобное, правда, в качественно ином варианте, происходило и сейчас. Полное отсутствие хотя бы минимальных успехов порождало отчаяние. Как пишут в учебниках, самые фатальные изменения произошли с теми, кто более всех надеялся на быстрый успех. Мануэла теперь едва не плакала, когда выпадал ее черед отправляться в экспедицию. Прибавилось работы и психологу.

Райли, который подспудно ожидал подобного развития событий, оставался самым большим оптимистом. Теперь разговоры в лагере все больше велись о том, в каких словах и как доложить на Земле о полном провале миссии. Попытки любыми доступными методами зафиксировать хотя бы что-то, выходящее за рамки уже отмеченного предшественниками, одна за другой терпели крах. А ведь на планете постоянно что-то происходило, в этом никто не сомневался. Появлялись новые «запретные зоны», непонятным образом перемещались значительные массивы пород, словно кто-то играл в огромной песочнице. В океане, как и ранее, наблюдали локальные очаги волнения, будто дьявольские силы гигантской, невидимой ложкой перемешивали этот первобытный аминокислотный бульон.

Планета, словно грандиозный организм, жила неведомой жизнью, не подпуская чужаков к своим тайнам. В этом было что-то нестерпимо обидное: открыл книгу, а текста-то и нет, а то, что есть, невозможно прочитать. Было от чего почувствовать себя обманутыми. Так незаметно подошло время, когда общее собрание должно было решиться на последний логичный шаг — поставить вопрос о признании полного фиаско миссии. С этой целью все собрались на центральной площадке лагеря.

Как и следовало ожидать, самым жизнерадостным во всей компании оказался Райли. Он в который раз обращался к белобрысому, всегда спокойному, выдержанному кибернетику Микки Лайно с одним и тем же вопросом, который почему-то доводил молодого ученого до белого каления.

— Микки, скажи мне, ради бога, почему Ангелов все термины приводит на своем языке, a Hoo's subspace, только на английском, — говорил он достаточно громко, чтобы привлечь внимание соседей.

— Он говорит на русском, а не на своем, он там учился, в Москве. Там принято говорить Эвклидова геометрия, Эйнштейново пространство, соломоново решение и тому подобное, лексическая форма такая, — в сотый раз терпеливо повторял северянин, мигая белесыми ресницами.

— Вот за что я тебя люблю, — вмешалась в разговор Мануэла, — так это за темперамент.

Микки застенчиво улыбался и продолжал о чем-то сосредоточенно думать. Райли иногда казалось, что он совершенно отчетливо слышит какие-то потрескивания, исходящие из его головы.

— Чертовски хочется понять все же, почему для Hoo's subspace сделано столь почетное исключение, — принципиально не обращая ни на кого внимания, продолжал допытываться Райли.

— Ну что тут понимать, — в конце концов не выдержал кибернетик, — как-то я сказал, что мечтал в детстве открыть кафе. Это было на Земле еще до окончательного отбора. Ангелов сидел вместе с тем большим усатым парнем… забыл, как его звали… в общем, «задери кого-то» в переводе. Я это говорю, а тот, усатый, спрашивает: «А как будет называться это кафе?» Я продолжаю, мол очень просто — кафе «Лайно». У него, у этого усатого, сок пошел носом от смеха, потом его не взяли, оставили дублером, не из-за этого случая, наверное. Я несколько раз спрашивал Ангелова, почему усатый так реагировал, а он сначала уклонялся от ответа, но потом сказал, что моя фамилия на родном языке того усатого парня обозначает что-то не совсем относящееся к кулинарии и даже не очень аппетитное.

Мануэла, вероятно посвященная в подробности того памятного разговора, сидела рядом, старательно отворачивая голову от рассказчика и задыхаясь от едва сдерживаемого смеха. Райли же продолжал делать вид, что никак не возьмет в толк, о чем ему хотел сказать ученый. История эта в изложении как Ангелова, так и Микки всегда поднимала настроение, и несчастный кибернетик с фантастическим терпением продолжал объяснять всем интересующимся, в чем тут, по его мнению, соль.

— Все-таки Hoo's subspace — это не кафе, пусть даже очень хорошее, здесь что-то здорово не так… — гнул свою линию Райли, пока Мануэла не испортила все дело и не рассмеялась в голос. Кибернетик окончательно смутился и, обиженно поджав губы, очень добропорядочно удалился.

К сожалению, этот островок хорошего настроения погоды не делал. На большинстве лиц читалось разочарование. Дождавшись тишины, Ангелов нудно и на удивление сбивчиво доложил о результатах, точнее, об их полном отсутствии, потом уже в заключение предложил дать всем еще три дня на последние эксперименты. Как правило, вслед за подобным решением оставалось свернуть лагерь и бесславно ретироваться.

Как и следовало ожидать, никто на исходе третьего дня не крикнул «Земля!». Всякие чудеса происходят лишь один раз. Последнее общее собрание передало командование в руки Райли, что означало признание собственной слабости и конец миссии.