Предшественник боли – страх, он говорит, что без счастья ты умрешь от боли. Но на самом деле без счастья не больно. Так же как и с ним, собственно. Ведь оно только миг, вспышка в серой тьме повседневной жизни.

Выхожу на улицу.

– Как вы? – шепотом интересуется Маша, управляющая второго салона.

Она не знает, какая гримаса будет смотреться сейчас уместнее на ее ботоксном тюнингованном лице, – то ли улыбка ободрения, то ли грусти, скорби и сострадания. Хочется сказать: Маша, не напрягайся, если бы ты умела разыгрывать шекспировские драмы, ты бы сейчас находилась в своей театральной уборной, а не у сгоревшего салона красоты. А где, интересно, Лана шляется?

– Завтра у меня на даче в 15:00, оповести всех! С ментами разберитесь.

Переговорная ведь тоже сгорела, будем обсуждать проблемы на природе.

Я вышла на улицу. Совсем уже светло, толпа постепенно разбредается. Напротив стоит Катькина машина. Господи, неужели я все-таки не одна? Журналюги окружают меня, как религиозные фанаты, жаждущие осуществить обряд жертвоприношения. Ритуал начался, вопросы сыплются, как магические заклинания.

– Что вы намерены теперь делать?

– Как вы думаете – это диверсия конкурентов?

– В какую сумму можете оценить ущерб?

– Здание было застраховано?

– Вы будете подавать в суд?

На кого? На господа Бога, криво улыбаюсь я. Видимо, в журналисты, как и в пожарники, идут особого сорта люди.

Катькины охранники проталкиваются и дерзко распихивают мой стихийно сформировавшийся фан-клуб. Обступают и, пряча меня за свои каменные плечи, как в кокон, ведут к машине. Я падаю на заднее сиденье. Хочется понять, все уже закончилось или только начинается?

Катька протягивает косяк:

– Когда больно, надо смеяться!

Я прижимаюсь к ней, обнимаю ее и плачу, плачу на ее худеньком плече. Она обхватывает меня обеими руками, гладит, как маленькую, по голове.

– Не-на-ви-жу! – тихо шепчу я. – Не-на-ви-жу! – уже громче. – Ненавижу-у-у-у!

Это уже не крик и не плач, это вой раненого зверя. Мы едем.

– Кричи, душа моя! Кричи! – призывает Катя. И начинает орать вместе со мной: – А-а-а! А-а-а! А-а-а!

Водитель останавливает машину. Мы выходим.

– А-а-а! А-а-а! А А-а-а!

Я машу руками, она пытается снова обнять меня, я начинаю лупасить ее. Водитель приносит бутылку «Абсента». Я выпиваю прямо из горла. Хочется, чтобы он, или этот охранник, или Катя ударили меня, ударили сильно, больно, так, чтобы вырубился мозг, потакающий призывам страха, так, чтобы умерла боль, бьющаяся в груди. Ее хочется выплюнуть, выплюнуть и навсегда забыть. Ампутировать. Никогда больше не слушаться ее, не бояться...

Любопытные журналисты расспрашивали Анжелину Джоли:

– Вы такая известная личность, звезда, как вам удается сохранять бесподобную внешность при увлечении садомазохизмом? Неужели вам не страшно, что ваш мужчина изуродует вас?

– Секс, так же как и любые отношения между людьми, – это прежде всего доверие! Я доверяю своему партнеру себя, свое тело, свою душу, и он ни разу не покалечил меня...

Для меня садомазохизм – это извращенный секс с самой собой, это когда ты специально прыгаешь через барьеры там, где их можно обойти, когда ты идешь туда, где заведомо сложнее, и когда ты ставишь перед собой цель, которая, вероятнее всего, недостижима. Я владею потрясающей, просто феноменальной способностью сначала придумывать себе проблемы, а потом их решать. Устав отношения к себе в стиле садо-мазо – это самобичевание, самоунижение, самокритика и самообесценивание. Из запланированных на день двадцати дел, ты сделала девятнадцать, но вместо того чтобы гордиться собой за это, ты ненавидишь себя за то, что не сделала одно. Бить себя плетками злости, щипать себя кусачками недовольства, грызть зубами зависти, тушить об себя окурки неудовлетворенности, – это пожалуйста, это мы можем, легко.

А вот обнимать себя нежностью и заботой, увы, как-то сложнее удается. Я начинаю понимать извращенцев, дающих сто долларов шлюхам за то, что те позволяют им лизать подошвы их туфель. Садомазохизм этих граждан по отношению к себе уже просто иссяк. Они заработали миллионы, но так и не смогли полюбить себя, они вышли за рамки социальных возможностей, но так и не смогли понравиться себе, они добились всего, чего хотели, но вот диагноз их самооценки – неизлечимая импотенция. И теперь им мало самим издеваться над собой, они хотят, чтобы над ними измывались другие. Это безрадостный конец души тех, кто не смог уважать, любить и понимать себя на первой стадии личностного развития. Ведь если ты не уважаешь себя, не принимаешь себя такого, какой ты есть, со всеми своими тараканами, то с годами все сильнее и сильнее будешь себя грызть, и чем больше ты будешь достигать, тем больше будешь себя упрекать. Чем ближе ты будешь к совершенству, тем сильнее будешь недоволен собой!

Я, конечно же, так и не смогла заснуть, приходилось постоянно заливать в свой бензобак горючую жидкость, чтобы не дать мозгу сосредоточиться. Чтобы не дать ему сожрать меня заживо. Чтобы он не заставил меня снова бояться.

Через два часа здесь будет толпа, двенадцать безликих отформатированных персонажей. Заменимых и неважных людей, которых я искренне пыталась понять, но так и не поняла. Эти люди, мои работники, нацепив умные маски менеджерского профессионализма, решают проблемы корпоративного формата строго по графику работы. Они чем-то живут, о чем-то мечтают. Но они так привыкли не показывать своих истинных чувств и эмоций, скрывать, прятать их за гримасу интеллектуальности и светской осведомленности... Они смотрят пустыми стеклянными глазами искусственной радости, улыбаются силиконовыми губами фальшивой нежности. Они свято верят в свою важность и значимость, но никогда не берут на себя ответственности. Это не для хрупких женских плеч. Они молча придут, сядут, разложат свои бумажки, расставят свои сумочки и, чуть приоткрыв рот, будут смотреть мне в глаза в ожидании подробного плана действий по улаживанию сложившийся ситуации. Боже, какой же циничной я стала.

Я открываю ноутбук, чтобы быть в курсе того, как проходят в интернете, в правой колонке свежих сплетней на mail.ru похороны моего мира красоты.

Мои мрачные прогнозы оправдались.

«Империя красоты пошатнулась». «Расследование страшного пожара». «Милиция подозревает конкурентные бои». «Владелица здания отказалась отвечать на вопросы журналистов, с милицией общается ее заместитель».

«Экстремальный персонаж московской бизнес-элиты Сергей Стерский устроил эксклюзивную вечеринку для избранных в Сен-Тропе».

Что? Я не поверила своим глазам, «мышка» сама наехала на жирный заголовок. Он... он... он устраивает вечеринку на похоронах нашей семьи! На похоронах моего бизнеса! Как, как такое может быть? Это невозможно, это просто невозможно, этого не может быть!