Надо же, как же удачно зашла!

* * *

Как я вообще сюда зашла? – удивленно думала Роза. Собиралась всего-то навсего выйти на центральный проспект и не спеша прогуляться по магазинам. Ну и где теперь эти магазины? И этот центральный проспект?

И ведь даже нельзя сказать, что заблудилась, она всегда легко ориентировалась в незнакомых городах. И как все уверенные в себе люди, не стеснялась расспрашивать прохожих, обнаружив, что забрела куда-то не туда.

Поэтому нет, не заблудилась, не перепутала направление, а вполне сознательно свернула налево, хотя помнила, что центральный проспект где-то справа, и потом снова свернула, и еще раз, и еще, не с какой-то конкретной целью, а просто так. То ли желая угодить долгой бестолковой прогулкой влюбленному в нее городу, то ли просто назло неприятной насупленной тетке, неодобрительно взирающей на нее из всех зеркальных витринных стекол, но послушно бредущей в выбранном Розой направлении. Когда ты отражение, особо не забалуешь, – весело думала Роза. – Я тебе покажу!

Ну и довеселилась. В смысле допрыгалась. Очутилась в конце концов неведомо где – какие-то дурацкие двухэтажные домишки, темные, гулкие подворотни, явно непроезжая мостовая, сквозь булыжники которой пробился не только жестоковыйный синий цикорий, но и неизвестный условно юному натуралисту в Розином лице пышный куст с мелкими желтыми цветами, и одинокая тигровая лилия, и даже бесстрашный молодой клен – его, конечно, заранее жалко. Не жилец.

Впрочем, – насмешливо подумала Роза, – если этот город и дальше будет стремительно превращаться в большую заброшенную деревню, о судьбе клена можно не особо беспокоиться… Ха! А может быть, в этом все дело? Власть в Вильнюсе захватили растения? И теперь переделывают его под себя, а люди теснятся на отведенной для них территории и стараются особо не возникать. То-то здесь так безлюдно. Даже дорогу спросить не у кого, а мне бы сейчас не помешал добрый совет какого-нибудь местного траппера, или как они называются, знатоки этих диких мест.

Ладно, – сказала она себе, – что толку топтаться на месте. Наверняка во дворе найдется какая-нибудь скучающая бабуля, еще не забывшая русский язык. И наша счастливая встреча уже предначертана небесами.

Она свернула в ближайшую подворотню, заранее готовая обрадоваться всему, что там ее ждет. Как же стремительно скачет сегодня настроение. То ненавижу все живое за чашкой отличного кофе, то беспричинно счастлива, заплутав в каких-то трущобах. Удивительно все-таки устроен человек.

* * *

Удивительно все-таки устроен человек, – думала Слава. – Взять, к примеру, меня: приехала в незнакомый город, в первый и, возможно, последний раз в жизни, но вместо того, чтобы гулять, жадно смотреть по сторонам, фотографировать, хозяйственно запасая на будущее бесчисленные подробности чужой, незнакомой жизни, сижу и листаю книжки с чужими фотографиями, причем даже не этого, а каких-то других незнакомых городов.

Путеводители были Славиной страстью; разглядывать их она любила даже больше, чем путешествовать. Причем не внимательно читать, а бегло пролистывать, торопливо выхватывая взглядом там фразу, тут картинку, схему пригородного транспорта, полезный совет. Из этих фрагментов в ее сознании выстраивались такие феерические мозаики, словно описанный город привиделся ей во сне.

Впечатления от настоящих поездок – стройные, логичные, полные подробностей и подкрепленные сувенирами – не шли ни в какое сравнение с этим умопомрачительным бредом. Зато если разбавить прогулку по незнакомому месту дюжиной открытых на бегу и тут же отложенных в сторону путеводителей по другим городам, может получиться отличный результат. Так повседневность скрашивают мечтами, незаметно размывая границы между сбывшимся и немыслимым, сумма которых и есть настоящее приключение. А по отдельности уже не то.

Вот и сейчас Слава уселась на диван, обложившись путеводителями по разным городам, благо на полках магазина их нашлось немало, на разных языках, глянцевых, дорогих, солидных и совсем дешевых брошюр. С обычной жадной поспешностью пролистала Мюнхен, Амстердам и Варшаву, но на четвертой книжке запнулась. Потому что это был не совсем путеводитель. То есть вообще никакой не путеводитель, а неведомо что. Не то художественная литература, не то арт-проект, так сходу и не разберешься. И название ни в какие ворота: «Неполный каталог незапертых дворов города Вильнюса». Поди пойми, что они имеют в виду.

Арт-проектом книгу делали изящные рисунки, изображающие старые городские дворы – кирпичные и деревянные стены, заколоченные двери, цветы на окнах, печные трубы, белье на веревках, антенны и провода. Однако все это не стояло на месте, а куда-то летело, развевалось на ветру, утопало не то в облаках, не то просто в тумане, растворялось в дождевых струях, текло и переливалось, утрачивало границы, превращалось во что-то неведомое; возможно, в грядущее отсутствие себя. Отличная, словом, графика. И подписи, то есть на самом деле не просто подписи, а довольно длинные тексты, аж на четырех языках. Русском, английском, польском и, вероятно, литовском – единственном, который Слава не смогла опознать.

Читать почему-то оказалось трудно, то ли шрифт такой неудачный, слишком мелкий и бледный, то ли иллюстрации отвлекали внимание, то ли звонкая разноязыкая речь других посетителей. Факт, что Слава долго не могла сосредоточиться на смысле написанного. Каждое слово по отдельности вроде понятно, причем на любом из трех языков, а что это, о чем, зачем – черт его разберет.

В сердцах захлопнула книгу, решительно отложила в сторону, залпом допила остывающий кофе, взяла было очередной путеводитель, на этот раз по Лондону, но передумала, снова открыла «Неполный каталог незапертых дворов» – наугад, примерно где-то посередине, чуть ли не носом уткнулась в бумагу, прищурилась, собралась и наконец прочитала:

В дальнем конце этого двора стоит стопка узких высоких зеркал, целых, но так потемневших и искривившихся от непогоды, что иной любопытный прохожий, заглянув в одно из них, чего доброго, не узнает свое отражение. И, кстати, будет совершенно прав: оно и есть чужое. И, строго говоря, вообще не отражение, а отдельное самостоятельное существо, одно из обитателей зазеркального пространства, всерьез говорить и даже думать о котором у людей не принято; это табу изредка нарушают лишь дети, безумцы и математики.

Бояться в любом случае не надо. Подсматривающие за нами с той стороны вовсе не враждебны человеку, они, как говорится, не «злы»; впрочем, и не «добры» в общепринятом значении этого слова, просто любопытны. Однако следует знать, что взгляд зазеркальных соглядатаев целителен, и всякий, кому посчастливилось быть замеченным, станет тем прекрасным существом, которое увидели их беспристрастные, привычные к чудесам глаза – самим собой.

Прочитанного фрагмента оказалось достаточно, чтобы вскочить и устремиться к кассе. Не имеет значения, сколько стоит книга – ну не сотню же евро. А если даже и сотню, плевать. Мне это обязательно надо, – думала Слава, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, пока кассирша отсчитывала сдачу предыдущему покупателю. – Эта странная книжка должна быть моей!