Смотреть на публику, время от времени смотреть на публику, внушала ему Мари в ходе репетиций. Задержав палец на «Ладно, приду!», Давид оторвал взгляд от страницы и увидел, как одна из женщин наклонилась к своей соседке и что-то ей шепнула. Он стал читать дальше.

И все. Просто: «Ладно, приду!» Может, она вовсе не имела в виду, что обязательно придет. Может, ему надо было еще раз уточнить время и место. Может, она решила, что он не так уж заинтересован.

Что та женщина сказала своей соседке? Наверняка что-то нелестное.

– Громче! – Опять тот же голос.

И тут он увидел ее: она вошла с улицы, огляделась и через круглую арку дверного проема направилась в зал. На шее у нее висела кроличья муфточка, а на левом плече – коньки с белыми вязаными чехлами на лезвиях. Он встал, она подошла, протянула мягкую ручку, теплую от кроличьего меха. Щеки у нее горели румянцем, она слегка запыхалась.

– Извини, прозевала трамвай.

Она расстегнула пальто, села.

– Давай я повешу пальто, – предложил он.

– Нет, я только на минутку, вообще-то мне нельзя было приходить.

– Почему нельзя?

Она закатила глаза.

– Родители.

Тут оно и случилось. Давид вдруг увидел себя со стороны. Как он сидит, склонясь над этим столиком, и непомерно громким голосом читает текст, который вообще-то надо читать очень тихо.

Она тоже заказала гоголь-моголь. Он до сих пор воочию видел, как после первого глотка на верхней губе осталась тонкая полосочка пены, которую она нарочно слизнула не сразу.

Он почувствовал, что голос вот-вот откажет. Покосился на стакан с водой. Но когда хотел как бы невзначай протянуть к нему руку, заметил, что пальцы дрожат. Если он возьмет полный стакан, то половину расплещет. Откашлялся и стал читать дальше.

Она все-таки задержалась. Рассказывала ему о своей жизни, о родителях, о школе, о музыке, которая ей нравится. Потом неожиданно замолчала на полуслове, глазами сделала ему знак, которого он не понял, встала и ушла. Петер остался сидеть, в полном недоумении. Только теперь он обратил внимание на двух женщин, устроившихся за соседним столиком. Одна из них проводила Лилу взглядом. Потом наклонилась к спутнице и что-то тихо ей сказала. Обе уставились на него. Петер жестом подозвал официантку, расплатился. Перед уходом медленно допил оставленный Лилой гоголь-моголь. С той же стороны, с какой пила она.

Пить, думал Давид, пить, что угодно.

Мари никогда еще не видела Давида пьяным. Поэтому в тот вечер, когда состоялась презентация, она далеко не сразу заметила, что с ним творится. Он не обнаруживал обычных симптомов, язык у него не заплетался, на ногах он держался твердо, не шумел, не болтал глупостей, не скандалил. Не в пример иным робким людям, которые, хватив лишнего, забывают о своей застенчивости, ему выпивка не прибавляла общительности. Зато Давид впадал в торжественность. Держался прямо, двигался размеренно, выражался изысканно.

Сначала она подумала, что он проникся торжественностью момента. Хотя, с ее точки зрения, торжественности было, в общем-то, маловато. Она хоть и не бывала раньше на книжных презентациях, но авторские чтения изредка посещала. И даже с ними Давидов дебют не выдерживал никакого сравнения. Народу ровным счетом двадцать человек (включая персонал книжного магазина), теплый апельсиновый сок, красное вино сомнительного качества, немножко сырного печенья. А пресса представлена внештатной сотрудницей «Бесплатной газеты».

Хозяйка книжного магазина, редакторша и она сама изо всех сил старались скрыть разочарование. Один только Давид, похоже, был вполне доволен. Да и то, наверно, не презентацией, а ее окончанием.

Пока он читал, Мари вконец извелась. Когда-нибудь, через месяц-другой, когда этот день отойдет в область преданий, а Давид привыкнет выступать, она расскажет ему, какой это был кошмар. Читал он слишком тихо и слишком быстро, будто мечтал только об одном – поскорей от всего этого отвязаться. Тормозили его лишь многочисленные оговорки, из-за которых он по уши заливался краской. Совершенно непонятно, какое отношение этот неуклюжий парень за столом имеет к тексту, который читает. Так и хотелось крикнуть: «Кончай, пошли выпьем по бокальчику, а книжку твою мы прочтем дома!»

Когда-нибудь она расскажет ему об этом и они посмеются.

На Ральфа она разозлилась. Ведь он пришел не затем, чтобы поддержать Давида, а чтобы нагнать на него страху. Он наслаждался Давидовым выступлением, и она знала, что сегодня же вечером в «Эскине» будет разыграно пародийное представление.

Пока Давид подписывал немногочисленные экземпляры – в большинстве для магазина – и отвечал на вопросы прессы, Мари разговаривала с Карин Колер.

– Так всегда бывает в первый раз? – с надеждой спросила она.

Карин ответила не сразу. Наверно, прикидывает, сколько правды можно мне сказать, подумала Мари.

– Ну, в общем-то, первое выступление всегда далеко от идеала.

Мари смотрела на нее, ожидая продолжения. Карин усмехнулась.

– Но так хреново бывает, к счастью, очень редко. Только не говорите ему.

Книжный магазин быстро опустел. Г-жа Грабер заказала столик в «Охотнике», ресторанчике, «куда мы обычно ходим после мероприятий». Стол, за которым разместились она сама, две ее продавщицы, Давид, Карин Колер и Мари, был накрыт на двенадцать персон. Деталь, которой Давид вроде бы не заметил.

Он сосредоточенно поедал огромную порцию спагетти – фирменного блюда в «Охотнике», а когда одна из пяти женщин обращалась к нему с вопросом, откладывал вилку, вытирал губы и после недолгого раздумья отвечал, подчеркнуто старательно выговаривая каждое слово. Даже если ответ, как в большинстве случаев, сводился к лаконичному «да» или «нет».

Опустошив тарелку, он отпил большой глоток вина и подытожил:

– Думаю, я не создан для презентаций.

– Я бы не сказала, – возразила г-жа Грабер, – для первого раза все было вполне респектабельно, не правда ли? – Она обвела взглядом собравшихся, но прочла на их лицах только скепсис и погладила Давида по плечу. – Клиенты, с которыми я после говорила, считают, что все прошло хорошо. Возможно, в следующий раз вам стоит читать помедленнее и погромче, тогда автоматически прибавится четкости.

Карин Колер горячо ее поддержала:

– Вот увидите, Давид, уже в Маркхайме все пройдет гораздо лучше.

Он допил вино, утер рот и объявил:

– В Маркхайм я не поеду.

– Конечно поедете. Лучшая тренировка – небольшое турне с чтениями в провинции. Провинциальная публика – самая благодарная. Это вам не большие города, где за один вечер происходят сотни событий.

Давид наморщил лоб и осведомился: