– Позволишь?

Я кивнула. Воспоминания туманили голову и будоражили кровь. Я словно вернулась в тот вечер со вкусом шампанского, шоколада и счастья…

Муж подался вперед и поднес к моим губам пирожное. Я откусила и прожевала, не чувствуя вкуса.

– Шоколад, – шепнул Ричард и протянул руку. – У тебя на губе.

Совсем как тогда.

Он вытер прилипшую крошку… и властно притянул меня к себе.

Мы целовались до умопомрачения, до пелены перед глазами. Я позабыла обо всем. Подозрения, страхи, даже возможные свидетели вдруг показались мне ничего не стоящей ерундой. Значение имели лишь губы, руки, шепот. Туман в голове. Почти лихорадочные ласки.

Пуговицы корсажа брызнули в стороны, но даже это меня не отрезвило. Я словно со стороны услышала свой тихий смех и бесстыдно подставила шею под жадный поцелуй. Ричард приник губами к моей груди… Но вместо сладкой истомы низ живота вдруг скрутила боль.

До мужа не сразу дошло, что я уже не отвечаю, а напротив, выдираюсь из его объятий.

– Эмма? Любимая, что?.. – хриплым от страсти голосом спросил он, глядя на меня затуманенными глазами.

– Болит, – прохныкала я, пытаясь свернуться калачиком. – Ребенок…

Ричард побелел, подхватил меня на руки и почти побежал к дому, приговаривая:

– Сейчас, сейчас… Потерпи… Эмма, держись!

Боль отступила почти сразу, оставив неприятное тянущее ощущение внизу живота. Я кусала губы, перед глазами плыло от слез. Как же так?! Неужели я потеряю ребенка? Из-за своей дурости, из-за побега и скитания по улицам!

Я стиснула руки так, что ногти впились в ладони, и попыталась успокоиться. Нельзя паниковать!

Ричард едва не смел с пути открывшую дверь экономку.

– Доктора, быстро! – отрывисто велел он и взбежал по лестнице со мной на руках.

Выглянувшая на шум Мэгги остолбенела с одежной щеткой в руке.

– Что с миледи? – спросила она тоненьким от испуга голоском.

– Помоги ее раздеть! – рявкнул Ричард, сгружая меня на кровать поверх покрывала, и принялся кое-как сдирать жалобно затрещавшее платье, которое теперь наверняка превратится в годные лишь на выброс лохмотья.

В четыре руки меня вытряхнули из платья и уложили в постель, подсунули под спину валик. Расторопная (и деликатная!) горничная умчалась за чаем и ароматическим уксусом, дав нам с мужем поговорить наедине.

Ричард присел на край постели и напряженно спросил:

– Эмма, ты как?

Он был встревожен не на шутку: на лбу выступил пот, руки заметно подрагивали.

– Лучше. – Я попыталась улыбнуться, в самом деле почувствовав облегчение.

Приятно, когда о тебе переживают! И вряд ли обо мне стал бы беспокоиться мой будущий убийца, ведь так?

Муж осторожно погладил меня по волосам. Кажется, он распустил их еще там, на берегу. Какое бесстыдство! Показываться вне дома простоволосой, в кое-как застегнутом платье…

Я зажмурилась, пытаясь совладать с эмоциями. Видимо, Ричард понял меня превратно.

– Отдохни. – Он целомудренно поцеловал меня в щеку и поднялся. – С тобой посидит горничная.

Я послушно смежила веки…

Разбудил меня до отвращения бодрый голос:

– Ну-с, где тут моя пациентка?

Он немного тянул гласные, особенно «е», отчего речь его звучала протяжно и странно.

Я нехотя открыла глаза. Внешность у доктора была примечательная. Продолговатую физиономию украшали жидкая козлиная бородка и усики невнятного пегого оттенка, а недостаток растительности внизу лица сполна компенсировали пышные седые брови, жирными гусеницами нависавшие над глазками доктора. Ростом он был даже ниже меня, и на фоне рослого Ричарда казался чуть ли не ребенком. Зато на лацкане пиджака гордо посверкивал золотой значок целителя высшего ранга.

– Доброго вечерочка вам! – Доктор потер ладони и простер их надо мной. – Так-с, посмотрим.

За его спиной маячили все еще бледный и напряженный Ричард и Мэгги с тазом и полотенцем.

– Здравствуйте, доктор, – вежливо пролепетала я, борясь с желанием накрыться одеялом с головой.

Милейший доктор смотрел на меня как на интереснейший механизм, который было бы любопытно разобрать на части, а после собрать… если получится.

– Да-да, – отозвался доктор рассеянно, делая руками загадочные пассы над моим животом. От рук его тянулось слабое золотистое свечение и исходило приятное тепло. – Ну-с, чудненько!

Он деловито ополоснул кисти в поданном Мэгги тазу и вытер белоснежным полотенцем.

– Доктор… простите, не знаю вашего имени, – не выдержала я, от волнения вцепившись пальцами в край одеяла. – Что с ребенком? Он в порядке?

– Разве я не представился? – огорчился доктор. – Склероз, склероз… Доктор Уайтрейн, к вашим услугам, дорогая леди!

– Очень приятно, – пробормотала я, с трудом выдерживая неизвестность.

По счастью, доктор Уайтрейн долго мучить меня не стал.

– Все с вами в порядке, дорогая моя леди. Ребеночек жив-здоров, и никаких серьезных проблем я не нахожу, хотя поберечься будет нелишне.

Облегчение было таким огромным, что я чуть не лишилась чувств.

– Спасибо, доктор! Но откуда тогда эта боль?

Доктор пожал плечами и принялся рыться в своем чемоданчике.

– Причин может быть несколько. Да-да, несколько. Матка увеличивается, мышцы растягиваются, такое бывает на ранних сроках. Хотя может быть и магическое воздействие, кое-какие эликсиры… Вы ведь ничего не принимали, леди Блэкмор?

Я замотала головой:

– Что вы, доктор, я бы побоялась навредить ребенку.

– М-да? – Он подергал себя за бороденку. – А я бы сказал… Впрочем, не важно. Милочка, – обратился он к Мэгги, – принесите-ка кипяточку.

– Да, сэр! – Горничная бросилась выполнять поручение, а целитель, присев у окна, принялся что-то черкать в блокноте.

– Доктор, можно вас на минуту? – кашлянув, позвал Ричард.

– А? – Доктор удивленно на него покосился, но послушно засеменил вслед за Ричардом в коридор.

Что это значит? От меня опять что-то скрывают?!

Разволновавшись, я отбросила одеяло и на цыпочках выбралась из постели, молясь, чтобы не скрипнула половица. Прижалась ухом к двери и поежилась на сквозняке. Светлые боги, я же умру со стыда, если меня застанут за этим неблаговидным занятием! Но и оставаться в неведении я не могла. Из-под двери немилосердно дуло, зато удалось кое-что расслышать.

Ричард говорил так тихо, что ни слова не разобрать, зато фальцет доктора нет-нет да и прорывался.

До меня доносились отдельные реплики доктора, что-то втолковывающего Ричарду.