Сначала в лодочку заскочил Доброшка, за ним, поднимая вышитый подол длинной рубахи, залезла и Белочка.

– Ну, с Богом, отчаливаем!

«Лодка» плавно скользила по светящейся изнутри глади воды. Озеро было настолько чистым, что суденышко, казалось, летит над подводными скалами. Над головой путников проплывали каменные сосульки. Каждая капля, упавшая с весла в воду, отдавалась эхом в высоких сводах. Голоса звучали приглушенно.

– Вот там свет льется особенно ярко, туда правь.

Доброшка подвел ладейку к уступу скалы, из-под которой шло сияние, остановился и потрогал рукой воду.

– Холодная, как в колодце.

Выбравшись на уступ, он снял с себя свиту, сапожки и рубаху. Можно было бы и штаны снять, но не хотелось перед Белкой заголяться. В пещере было прохладно, как в погребе. Но это было еще ничего. Когда мальчишка соскользнул в воду, она обожгла его ледяной стужей так, что захватило дух.

Доброшка унял озноб, вобрал в легкие побольше воздуха и нырнул. По счастью, проход был совсем неглубоко. Двумя взмахами он направил свое деревенеющее тело в узкий подводный тоннель и уже через несколько мгновений вынырнул по другую сторону каменной занавески. Свод был низким, до него от поверхности воды можно было достать рукой. Далее подземный канал делал резкий поворот и открывался в большой зал, который явно имел выход наружу – его заливал яркий солнечный свет.

Сердце затрепетало: он не видел лучей Дневного Светила всего лишь один день, но соскучился по ним так, будто прошло уже сто лет. Доброшка вылез из воды и, шлепая босыми ногами, двинулся к выходу. Воздух был теплый, настоянный на знакомых с детства травяных летних запахах. После гулкой тишины пещеры доносившиеся снаружи чириканье птичек, стрекотание кузнечиков и шелест листвы звучали слаще самой прекрасной музыки. Нужно было скорее возвращаться за Белкой.

Но еще несколько мгновений, чтобы немного согреться. Когда глаза привыкли к свету и появилась возможность осмотреться, Доброшка обнаружил, что грот, в котором он очутился, для кого-то служил жильем. Посредине в очаге переливались алыми всполохами угольки недавнего костра. Вдоль стен из соломы и овечьих шкур были устроены постели. В свод пещеры упирались два мощных, в два обхвата, дубовых бревна, на которых было развешано оружие. Между ними, прямо перед очагом, стоял сотворенный из столь же основательного ствола престол, покрытый медвежьей шкурой.

Сначала Доброшка обрадовался. Увидеть людское жилье после того, как на пути встречались одни лишь скелеты, было приятно. Но в те позадавние времена сама жизнь учила относиться к незнакомцам с должной степенью осторожности. Доброшка принялся осматриваться внимательнее: что за люди населяют этот созданный самой Матушкой Землей теремок?

Прежде всего Доброшкино внимание привлек оружейный склад. По оружию можно много чего сказать о человеке. Какое оружие – таков и человек. Нет оружия – нет и человека. Вдоль стены стояло несколько сулиц с насаженными наконечниками, лежали щиты и мечи. Сулицы были обычные, ничем не отличавшиеся от привычных. Интересней было разглядеть мечи. Меч – оружие непростое. Видать, и люди тут хозяйничали непростые. Доброшка внимательно присмотрелся. Один из мечей показался Доброшке смутно знакомым.

Как только Доброшка сообразил, чей это меч, его ударил озноб посильней того, которым его одарила подземная река.

Он помнил и эту резную золоченую ручку, сияющую самоцветными камнями, и тяжелое яблоко противовеса.

Это был меч Ворона! На противоположном столбе на почетном месте висел его же щит, на котором черной краской был изображен зловещий ворон с распростертыми крылами.

Между тем к стрекотанию кузнечиков и пению птах примешались еще звуки человеческих голосов. Обитатели пещеры возвращались. Мальчишка шмыгнул за поворот подземного грота и затаился. В случае, если люди Ворона за какой-нибудь надобностью пойдут к воде, можно будет быстро нырнуть и так скрыться.

Люди зашли в пещеру. Голоса стали слышнее. Можно было разобрать, о чем говорят. Доброшка стал вслушиваться. Но ничего особенного не услышал. Старший назначал дежурных к костру и к поварским делам, распорядился сменить дальний и ближний караул, выговорил кому-то за неповоротливость. Обычный дружинный быт, похожий на тот, что установился в пути у колохолмского отряда.

Костровой развел огонь и принялся готовить жаркое. У Доброшки заурчало в животе. Он уже намеревался нырнуть обратно в воду, тем более что в любой момент сюда могли прийти за водой.

Но тут в общем гуле голосов он услышал Ворона. Доброшка слышал его всего два раза: первый – когда стоял на башне, другой – в самом начале битвы. Но сомнений не было – это говорил именно лесной князь.

– Братья и дружина! – прогремел Ворон, остальные голоса стихли. – Пожалуй, не было лучше дня в моей жизни. Око Перуна у нас. Дух горы приютил нас в своей гриднице. Мы дождемся здесь отряда Соловья и двинемся домой к женам и детям. Сегодня благодаря богам была добрая охота. Устроим же пир! Ставлю любимым своим братьям два бочонка лучшего меда!

Пещера огласилась радостными криками и звоном оружия.

– Это будет особый пир. Таких пиров не бывало уже сотню лет. Нас будет видеть праотец и царь наш великий воитель Перун. И будет вкушать с нами от плоти врагов. Мы принесли ему обильную жертву на поле брани. Теперь время веселиться и торжествовать.

Мы будем пировать три дня. И каждый день будем приносить жертву. Сегодня во ядь богам предуготовлен этот тучный кабан. Завтра – боевой конь. А на третий день по завету предков мы даруем великому Перуну голову врага!

Слова Ворона торжествующе гремели под сводами пещеры. Дружинники встречали их гулом одобрения. Однако, после того как князь объявил о голове врага, раздался звонкий голос, выбивавшийся из общего хора. Доброшка тут же узнал знакомые насмешливые интонации:

– Да чего там в моей голове есть? Я, чай, не осетр и не белорыбица. А если язык начнет кушать, так еще и уколется. Он у меня вострый. Ты уж лучше гузно мое своему Перуну поджарь – там маленько мяса есть, хоть и жилистого. Ну да грозен твой деревянный бог – авось прожует, не подавится гузном-то моим!

Гул стих, где-то послышался сдавленный смешок и затем грозный рык князя:

– Заткните его!

Не оставалось никаких сомнений в том, что в качестве жертвы на третий день пира у поклонников Перуна был приготовлен не кто иной, как Алеша, удалой сын колохолмского попа.

Доброшка крадучись подполз к выступу в скале и осторожно заглянул в грот. Опасность, что его заметят, была, но Доброшка верно все рассчитал: заводь подземного озера находилась в самой глубине пещеры, и из ярко освещенного зала что-то разглядеть в темном углу было почти невозможно.

За несколько минут грот преобразился. В очаге пылал огонь. На вертеле жарилась туша огромного кабана. Старые и молодые ратники неспешно разоблачались после тяжелого дня. Несколько человек сидели около костра, задумчиво глядя на огонь и ведя неторопливую беседу. Отроки, не старше самого Доброшки, готовили снедь к пиру.