И она скользнула на место, ласково прикоснувшись к подруге.

Маргариту усадили с Тицианом и папским нунцием делла Каза, прибывшим из Венеции показать свою верность Алессандро Фарнезе. Маргарита, естественно, нунция не выдала.

Долгие часы перед гостями плыли всевозможные студни, жаркое с горчицей, открытые пиццы, каплуны с лимонами под винным соусом. В середине обеда слуги внесли на огромном подносе запеченного оленя, обтянутого шкурой. Стоя на лужайке из зелени, он пил из серебряного фонтана, окруженного желатиновыми цветами. Над столами разнесся крик удивления, и сразу стало нечем дышать. Маргарита спасалась тем, что заранее надушила перчатки жасмином, и Виттория с Джулией на протяжении всего обеда ей завидовали: им не пришло в голову, что утонченные привычки куртизанки окажутся так кстати. Когда внесли сладкие блинчики и айву в сиропе с марципановыми конфетами в форме лилий, в честь только что придуманного герба Фарнезе, забрезжил конец мучениям. Ремни распустились, сложенные шапочки попрятались в сумки, и гости стали ждать второй части празднества. Папа встал с места, все поднялись следом за ним, и носилки с понтификом поплыли из зала. На прощание Папа всех благословил и дал знак музыкантам играть легкую музыку, чтобы гости могли потанцевать. Покидая зал на плечах носильщиков, Папа умиротворенно думал о том, что заслужил отдых. На золоченых носилках снова обозначилось белое облако шелковой туники, красная мантия в этом ракурсе быстро выпала из поля зрения, и видение Папы в осовевших от вина глазах гостей обрело ангельскую, нездешнюю белизну. Восторженные глаза внука Алессандро сказали старому лису Фарнезе, что самый сложный в его жизни узел нынче утром был развязан. С этим убеждением Папа растворился во фресках ярко освещенного длинного коридора.

Давка была отчаянная, но никто не осмелился отказать Папе в почтении.

Оттесненная от стола изящно одетым, но дурно пахнущим людским потоком, Рената оказалась рядом с Маргаритой, которая выглядела так, словно выскочила из потасовки.

— Я видела, как ухажеры осаждали тебя весь день, но не подозревала в них такого пыла.

Маргарита улыбнулась, пытаясь привести в порядок хотя бы волосы.

— Это все Пьетро — секретарь кардинала Алессандро. Он следит за каждым моим движением, все время меня проверяет и говорит, что это нужно для Алессандро, но, по-моему, он просто ревнует, потому что никак не ожидал, что его друг так в меня влюбится. Пьетро меня возненавидел и готов убить. Он так на меня наседал, что, обернувшись, я уперлась в его огромный, твердый, как бочонок, живот и от толчка разлила на себя вино. Теперь у меня все платье в пятнах. Слава богу, палаццо Фарнезе в двух шагах, и я взяла с собой шарф, так что пятна можно закрыть.

Рената от души расхохоталась, втайне завидуя девушке.

— Я велю кому-нибудь тебя проводить.

— Не надо, я уверена, что за мной и так пойдет Пьетро. Мне надо только отыскать сумочку.

И Маргарита снова нырнула в толпу. Оставленное Папой людское море закрутилось водоворотами, как воды Красного моря над головами фараонова войска, не обращая внимания на камергеров, призывавших всех перейти в соседний зал, освобожденный для танцев. Кресла и диваны сдвинули к стенам, расписанным фресками, и в зале остались только два кресла, на которых предпочли с комфортом, как и подобало хозяевам, усесться Пьерлуиджи и Орса. У стен на мраморных столиках с позолоченными деревянными ножками расставили чистые бокалы и свежее вино для тех, кто не хотел или не мог танцевать. Остальные же пустились в пляс.

Возле окон собралась толпа разгоряченных вином гостей, все больше и больше терявших над собой контроль. Их внимание привлекли крики, которые давно уже доносились с площади. Элеонора и Рената тоже стали пробираться к окну, упрямо прокладывая себе дорогу среди замысловатых причесок, уже начавших понемногу разваливаться. Удерживая на лице подобающую случаю радушную улыбку, Элеонора крепче сжала руку Ренаты, понизила голос и отпустила очередное ехидное замечание:

— Ба, да они организовали бой быков, прямо как на карнавале! Развлечение как раз в духе Фарнезе.

Она указала на темное пятно, которое пыхтело и брыкалось в загоне посреди площади.

— А что там за совершенно голые люди, в другом загоне, напротив бычьего?

— Это евреи. Они должны принять участие в забеге, и тот, кто победит и выстоит под плевками толпы, получит от Папы отрез драгоценного шелка.

Окаменевшая от такого зрелища Рената прошептала, не отводя глаз:

— Теперь понятно, почему евреи бегут к нам в Феррару. В Риме с ними обращаются как с животными. Худшего унижения не придумаешь.

День выдался не холодным, а скорее зябким. Не все люди, силой или добровольно набранные для забега, отличались молодостью. Они прикрывали срам руками, но потом, озябнув, прижимали руки к груди, и посиневшие от холода гениталии беспомощно болтались между худых ног под обвислыми животами.

— Гляди, женщины указывают на них пальцами и смеются. Что, не видели мужской наготы?

— Евреи все обрезаны, и наши дамы стараются понять, правда ли, что обрезание увеличивает длину фаллоса. Другого случая проверить у них не будет: сочетаться браком с евреем в Риме равносильно смерти.

За их плечами Джулия загадочно прошептала:

— Что за совершенство, что за симметрия, какая геометрия! Быки закончат свой бег у палаццо Фарнезе, как императорская дочка, что выбежала из палаццо Медичи, а прибежала на Кампо Деи Фьори в палаццо Фарнезе. Каково? Сама архитектура помогает Фарнезе. Я бы отправила в забег Пьерлуиджи, и уверена, он обогнал бы быков, даром что больной.

Пораженная злобой Джулии, Рената собралась что-то ответить, но тут вмешалась подошедшая Виттория.

— Вы можете чуть-чуть подождать и не выплескивать свою желчь?

— Хоть всю жизнь. Фарнезе и их ничтожество — не лучшая тема для беседы.

Тем временем в зале началось новое движение, и голос Элеоноры перекрыли веселые крики.

Дамы завертели юбками, а туго обтянутые мужские ноги начали выделывать на полу замысловатые прыжки.

Рената и Элеонора тут же принялись отпускать ядовитые замечания в адрес кавалеров, скакавших, как охромевшие птицы. Виттория внимательно следила, как бы в азарте они не сболтнули чего лишнего.

Пьерлуиджи наблюдал за танцорами и поднялся с места, только чтобы выйти освободиться от вина за занавеску. Там суетились камергеры, без остановки выливая белые урильники, куда гости справляли нужду.

Вернувшись в зал, герцог опустился в кресло, где, как ему казалось, не так заметно было плачевное состояние, в которое его привела болезнь, и протянул руку к хрустальному бокалу, снова полному вина.

Его супруга, герцогиня Пармы, возбужденная повышением мужа, в результате которого она перенеслась из гротов Кастра в самые богатые из итальянских городов, отсутствовала уже давно: ее погнала из зала более существенная нужда.