Удивительно, что в это время, когда уже несколько иностранных миссионеров и строителей железной дороги, вместе с женщинами, погибло от рук боксеров, в указе говорится только о том, чтобы боксеры не нападали на китайцев-христиан, не разоряли церквей китайских христиан и не разрушали дорог китайского правительства.

Однако в указе ни прямо, ни косвенно нигде не выражено, чтобы боксеры не нападали на иностранцев. Там, где предстоит война с иностранцами, китайцы должны забыть свои внутренние раздоры и распри и дружно сплотиться, чтобы общими силами ударить на общего внешнего ненавистного врага. Отныне народ, боксеры и войска должны действовать в полном согласии и единении, а не драться друг с другом. Этого согласия и объединения требует и самое название «Ихэтуань».

Отныне китайское правительство берет само в свои руки главное руководительство народным движением, и оно будет строго карать всякого, кто станет действовать независимо от правительства и вносить какие-либо смуты внутрь народа. Всякие беспорядки, разбои и грабежи между китайцами воспрещаются. Но девиз боксеров, написанный на их знаменах: «Уничтожение иностранцев», не был воспрещен указом пекинского высшего правительства.

В конце указа помещено тяжкое обвинение против некоторых китайских войск Чжилийской провинции за учиненные ими грабежи. Это обвинение касается, без сомнения, войск генерала Не Шичена, разбившего боксеров и сжегшего несколько боксерских деревень и за это навлекшего на себя крайнее неудовольствие высших сфер Пекина.

«Китайцы! Сплотитесь дружно, прекратите распри и готовьтесь к войне с заморскими дьяволами!» — вот мысли, которые могли читать китайцы между строк дипломатического богдыханского указа.

26 мая

Мирный торговый и деловой Тяньцзинь, в котором если и велась борьба, то только между банками и различными офисами из-за коммерческих выгод и процентов, стал настоящим вооруженным лагерем.

Ночью, покончив все дневные дела и выпив последний стакан новейшего нектара «сода-виски», утоляющего жажду, придающего бодрость, веселость и регулирующего самое капризное пищеварение, и вернувшись домой, тяньцзиньские джентльмены не предаются благодетельному сну и покою, предоставляя то и другое дамам, но жертвуют и своим сном и комфортом во имя героизма — защиты города и охраны дам.

После знойного, душного и тревожного дня прекрасная лунная ночь освежает своею прохладою взволнованных и утомленных тяньцзинцев.

Одевшись в костюм бура, или зверобоя, или следопыта из романов Майн-Рида и Фенимора Купера, скрестив на груди две перевязи с патронами, перекинув винчестер через плечо, заткнув за пояс револьверы, надвинув на голову какую-нибудь шляпу мрачного вида и прицепив сбоку флягу, в которую для отваги налито виски или бренди, тяньцзиньские волонтеры начинают обходить город. Кто идет пешком, кто тихо скользит на велосипеде, а кто гарцует верхом на китайской лошадке, подстриженной и подскобленной на английский лад.

Проходя мимо Тяньцзиньского международного клуба, волонтеры заглядывают в бар-буфет, подкрепляются стаканом виски-сода и снова идут на охоту за боксерами. Они отважно взбираются на городской вал и вглядываются в темный горизонт: не видать ли тревожных огней. Обходят все кварталы европейских концессий, неустрашимо погружаются в подозрительный мрак закоулков, в которых ищут таящихся боксеров, и выволакивают оттуда какого-нибудь несчастного хромого зачумленного китайского нищего, которого они бросают с негодованием.

Ночью китайцам разрешается ходить по европейским улицам только с зажженными фонарями.

До рассвета ходят патрули десантов и проносятся всадники и велосипедисты.

Но в китайских кварталах также неспокойно: всю ночь китайцы стреляют в воздух из ружей и хлопушек для устрашения врагов и ободрения самих себя.

Каждую ночь французское консульство превращается в штаб-квартиру франко-русских соединенных сил.

Дружественное нам консульство расположено на набережной реки Пэйхо, через несколько домов от русского консульства. Сзади оно примыкает к католическому монастырю и французскому главному госпиталю.

Во дворе консульства, перед высокими железными воротами на каменных столбах, стоит русская пушка, у которой дежурят русские матросы. В саду стоят казаки с оседланными лошадьми, готовые сейчас же полететь, куда будет приказано. Консульство открыто всю ночь. Это консульство и русское военное агентство неутомимо работают день и ночь.

Французский консул граф Дюшэйляр

Полковник Вогак на ночь переходит во французское консульство и постоянно совещается с консулом графом Дюшэйляром. Различные депеши и шифрованные телеграммы получаются беспрерывно. Наш агент, французский консул, русские и французские офицеры на ногах днем и ночью: никто не помышляет о сне и покое.

Темная южная ночь, не знающая сумерек, тянется долго, но зато быстро сменяется розовым утром, не задерживаемая рассветом. На крыльце консульства, в кресле дремлет бесстрашный, бессонный и бессменный дежурный — сотник Семенов. В другом кресле дремлет штабс-капитан Нечволодов, готовый каждую минуту дешифрировать телеграммы. На веранде разложены циновки, на которых как попало спят волонтеры, сменяющие друг друга для ночных обходов. Между волонтерами есть и люди почтенного возраста, желающие на старости лет вспомнить юность, и мальчики, не желающие отстать от взрослых. Приходят и уходят русские, французские и итальянские офицеры.

Только стук копыт лошади пролетающего казака, звонок велосипедиста и далекие выстрелы китайцев пугают безмолвие и тишину ночи.

Французы, русские, итальянцы, бельгийцы и датчане объединяются французским консульством. Остальные нации собираются в своих консульствах.

Нужно отдать справедливость русской, английской и немецкой колониям, которые весьма спокойно относятся к положению дел. Мужчины и дамы по-прежнему играют в теннис и раскатывают на велосипедах. Но французская колония довольно взволнована, тем более что, согласно распространенным слухам, боксеры главным образом озлоблены против французских миссионеров и решили прежде всего уничтожить французскую концессию.

Некоторые нервные дамы со своими детьми также приходят ночевать во французское консульство.

Однако не все были согласны с французским консулом и полковником Вогаком в том, что события принимают тревожный оборот даже для Тяньцзиня.

Мне рассказывали об интересном разговоре, который произошел на этих днях между одним консулом и военным. Военный говорит консулу:

— Я только что телеграфировал моему начальству, что положение дел в Тяньцзине очень опасно для иностранцев, и просил немедленно прислать подкреплений.

— А я, — ответил консул, — телеграфировал моему посланнику в Пекине, что в Тяньцзине, наоборот, все спокойно и иностранцы в безопасности.