Дальше Ярослав смотреть не стал. Он вернулся в гостиницу и напился до невменяемого состояния.

Если она счастлива с Валеркой, он не будет им мешать.

Сашка не простила его предательства и нашла другого. Что ж, она имеет на это полное право. А он… будет учиться жить без неё.

Дома его ждал ещё один сюрприз.

Кристина, которую он впервые в жизни видел без косметики, и даже не сразу узнал, сидела за столом рядом с матерью.

Логинов хотел уже пройти мимо, не хотелось никого видеть, но мать окликнула.

– Ярослав, нам нужно поговорить.

Он подошёл к раковине, налил стакан воды из крана. Жадно выпил и налил снова. После этого подошёл к столу и опустился на стул.

– О чём?

Его переполняло глухое отчаяние. Что бы ни сказала мать, какой бы план его будущего счастья ни придумала, его уже ничем не удивить и не пронять. Он думал только о том, как уедет в Москву, как с головой уйдёт в учёбу, чтобы больше ни на какие мысли не оставалось ни сил, ни времени.

Но матери всё же удалось его пронять…

– Кристина беременна.

Что?!

– Наша последняя ночь… – залепетала Яворская, без косметики и обычного апломба выглядевшая девочкой-подростком, кем, в общем-то, и являлась. – Помнишь?

Она с надеждой подняла на него большие глаза, исполненные надежды.

Нет, Ярослав не помнил. И не хотел вспоминать. Ведь тогда он разрушил своё счастье, предал свою любовь…

Смотреть на Кристину даже в новом амплуа не хотелось. Но ребёнок… он ведь ни в чём не виноват.

Сашка начала новую жизнь без него. Значит, и он будет жить дальше. По крайней мере, попытается. А с болью… С болью как-нибудь свыкнется.

Расписались они в Анапе. Это была скромная церемония, только жених, невеста и члены семьи. И сразу же уехали в Москву, где Татьяна Викторовна купила молодожёнам небольшую квартирку почти в центре города.

За всё время беременности Ярослав так и не смог прикоснуться к Кристине. Просто не мог себя заставить. Она возмущалась, устраивала истерики. Пару раз он уходил из дома, бродил по вечерней столице и думал – ради чего всё это? Он не хочет жить с этой женщиной, ведь каждую ночь во сне видит другую. Но потом вспоминал округлившийся живот Яворской, нет, теперь уже Логиновой, и возвращался домой. Успокаивал жену, придумывал какую-нибудь глупость о последних исследованиях, доказавших вред секса для беременных, а утром пораньше сбегал в универ, да и вечером старался вернуться домой попозже, когда Кристина уже спала.

А потом появилась она, его девочка, его малышка, Алина… И у Ярослава, кажется, опять появился смысл жизни.

Он устроился в газету внештатным корреспондентом, сдал на пятёрки очередную сессию и почувствовал, что боль в душе начинает постепенно тупеть, становится не такой острой.

Похоже, он всё же научился жить без неё…

Но сейчас он не сдастся. Сашка – его. Если понадобится, Ярослав отобьёт её у всех Валерок и иже с ними. С Кристиной он разведётся, это уже решено, даже если придётся отдать ей половину денег.

А Алина…

Он был уверен, что Сашка не станет противиться его общению с дочерью. Она ведь любит детей. И у них ещё будут свои. Мальчик и девочка.

Логинов был готов бороться за своё будущее счастье. Он закрыл калитку и направился к дому. Набрал полную грудь воздуха, готовясь к непростому разговору. А что просто не будет, можно было даже не сомневаться.

Но ради Сашки, их совместной жизни, их будущего он готов на всё.

– Тёмка!

Сын вцепился в меня, прижался, обхватил тоненькими ручками.

– Как ты вырос, малыш!

– Если вырос, значит, уже не малыш, – возмутился он, и я счастливо засмеялась, поцеловав отросшие за месяц вихры.

Глаза цвета каштанового мёда смотрели на меня недовольно.

– Конечно, не малыш, ты уже совсем взрослый парень, – снова прижала его к себе.

Как же ты похож на своего отца, малыш…

И хорошо, что приехал, теперь мне придётся о тебе рассказать. Просто потому, что у меня не будет иного выхода. Но я уже давно хочу, чтобы вы познакомились. Даже если твой папа рассердится на меня за столь долгое молчание…

Сева поднялся на ноги и подошёл к нам. При его приближении я замолчала, чувствуя себя неловко. Тёмка тоже ощутил, как я напряглась, и оглянулся.

– Мам, наш лагерь закрыли на карантин, а Сева меня забрал и привёз к тебе.

А вот и ответ, что я могу сказать бывшему жениху:

– Спасибо, Сев…

Он пожал плечами, как будто ничего особенного не сделал. Как будто это в порядке вещей помогать мне, преодолевать по две тысячи километров, что привезти моего сына…

Меня пронзило острое чувство вины.

Как обычно, когда нервничаю, я начала крутить кольцо. Точнее попыталась, потому что… его не оказалось на месте.

Боже мой!

Я начала судорожно вспоминать, где видела кольцо в последний раз. Точно! В ванной. Положила на раковину, а потом забыла забрать.

И Сева, как назло, именно в этот момент бросил взгляд на мой палец и помрачнел. Чувство вины усилилось, и я почувствовала себя ещё более неловко.

– Пойдёмте в дом, что мы тут стоим… – улыбка вышла слегка кривоватой.

Но Сева, надо отдать ему должное, делал вид, что всё в порядке. Он дождался, когда Тёмка отпустит меня, и подошёл сам. Аккуратно обнял и поцеловал в щёку.

– Рад тебя видеть, – шепнул на ухо.

И вообще, он делал вид, что того разговора по телефону и расставания просто не было, и мы всё ещё жених и невеста.

Когда же всё успело так запутаться?

Мы с Тёмкой пошли вперёд, а Сева подхватил чемоданы и направился вслед за нами.

– Куда их? – спросил он в доме.

– На второй этаж, – махнула я рукой и сама двинулась вперёд, чтобы показать ему комнаты.

У нас было три комнаты – родительская спальня, наша с Тёмкой «детская» и ещё одна гостевая, которая использовалась довольно редко.

– Это твоя комната, – открыла дверь и по вытянувшемуся лицу Севы поняла, что он рассчитывал на что-то другое.

Но я заставила очередной укол вины угаснуть – мы расстались, пусть и по телефону. Если он рассчитывает, что я передумаю, то напрасно. Ему придётся смириться с тем, что всё кончено. – Там – наша с Тёмкой комната. Давай чемодан. Дальше я сама.

Протянула руку и, не дождавшись чемодана, подняла глаза. Севино лицо изменилось лишь на мгновение, но я вздрогнула, столько злобы и ненависти там было. Я моргнула, и когда вновь открыла глаза, на его лице было прежнее добродушное выражение.