Перед Мамаем мелькали аланы и саксины, недавно перебежавшие от него к Тохтамышу. Видимо, воины Тохтамыша гнали их впереди себя. Аланы дрались храбро. Саксины расступались перед нукерами Мамая. Однако отступать саксинам было некуда, поскольку сзади на них напирали кипчаки из тех племен, кои тоже поддержали Тохтамыша.

Порубив небольшой отряд саксин, Мамай и десяток его нукеров вдруг столкнулись с кипчаками из племени эльбули, которых можно было опознать по саврасым лошадям и по черно-красным треугольным знаменам. Сразив одного из кипчаков, Мамай вдруг очутился лицом к лицу с мурзой Сатаем.

– Вай-уляй! – Сатай сверкнул в усмешке своими белыми зубами. – На ловца и зверь бежит!

– Получай, продажный пес! – хрипло бросил Мамай, занеся саблю для удара.

Сатай ловко прикрылся круглым щитом и, подстегнув своего коня, очутился за спиной у Мамая. Развернув своего жеребца, Мамай вновь напал на Сатая. Их клинки звенели и лязгали, сталкиваясь. Мамай сумел ранить Сатая в плечо, но и сам получил рану в правый локоть от его быстрой сабли. Резкая боль лишь подхлестнула Мамая. Изловчившись, Мамай рассек Сатаю колено, а когда тот согнулся в седле, то Мамай привычным ударом снес тому голову с плеч. Мертвая голова упала в траву, а безголовое тело испуганная лошадь понесла прочь из этой кровавой сумятицы.

Мамай не успел перевести дух, как оказался окруженным врагами. Он услышал возглас Чалмая, который призывал кипчаков взять его живым. «И этот мерзавец здесь! – подумал Мамай. – Врешь, собака! Живым ты меня не возьмешь!»

Кипчакские батыры перебили всех нукеров, сражавшихся подле Мамая. Волей-неволей Мамаю пришлось спасаться бегством. Враги преследовали его по пятам. Сначала жеребец под Мамаем скакал тяжело и неровно, то и дело шарахаясь от мечущихся повсюду лошадей, оставшихся без седоков, перелетая через груды убитых, спотыкаясь о брошенное на землю оружие. Вылетев из хаоса битвы в чистое поле, Мамаев скакун помчался стремительным галопом. Мамай видел, что мало кто из его воинов продолжает сражаться с врагами, основная же их масса стремительно откатывается к лагерю и к реке Кальчене.

В становище тоже шло сражение. Мамаева пехота пыталась отразить натиск воинов Тохтамыша, которые наседали на нее с трех сторон, подавляя своей численностью.

Мамай повернул коня к реке Кальчене. Топот копыт погони не отставал от него. Оглянувшись, Мамай увидел Чалмая, несущегося за ним на белом коне с развевающейся гривой. Рядом с Чалмаем скакали два кипчака на саврасых лошадях. Оба были в длинных кольчугах и в шлемах с плоским верхом. Один из кипчаков готовился метнуть аркан.

Мамай схватился за лук. Пущенная им стрела угодила кипчаку между глаз в тот момент, когда он, привстав на стременах, начал раскручивать петлю аркана у себя над головой. Сраженный наповал кипчак на всем скаку вывалился из седла. Мамай выдернул из колчана вторую стрелу. К этому оружию он был привычен с детских лет.

Видя, что Мамай опять готовится выстрелить, Чалмай ушел резко в сторону, понукая своего белого скакуна, несущегося быстрым аллюром. Вторым выстрелом Мамай тяжело ранил второго кипчака, который тоже собирался пустить в дело аркан. Раненый батыр быстро отстал, бессильно завалившись на лошадиную гриву.

«А теперь твой черед, изменник!» – С этой мыслью Мамай вновь натянул тугую тетиву лука, целясь в Чалмая.

Чалмай принялся всячески изгибаться в седле, то наклоняясь вправо, то влево. При этом он что-то громко кричал, то ли призывая к себе своих отставших воинов, то ли грозя Мамаю. Уловки не помогли Чалмаю. Стрела, пущенная Мамаем, угодила ему прямо в рот и вышла из затылка. Чалмай выпал из седла. Белый конь, обретя полную свободу, продолжал мчаться за Мамаем до самой реки.

Мамай погнал своего храпящего коня прямо в воду, покрытую мелкой рябью от дуновений юго-западного ветра. Камыш хрустел, ломаясь под лошадиными копытами. Искать мелководье не было времени, поэтому Мамай ринулся в реку наугад. Он сознавал, что битва проиграна и спастись можно только на другом берегу среди холмов и перелесков. Сразу оказавшись на глубине, конь поплыл, преодолевая течение. Мамай плыл рядом, держась за седло. До противоположного берега, поросшего ивняком, было совсем близко. Ощутив дно под ногами, Мамай проворно вскочил на коня, с которого стекали водяные струи. Продираясь сквозь заросли на береговой откос, Мамай слышал у себя за спиной гул и топот, смятенные крики и лязг доспехов. Это конные и пешие сотни из его рассеянного воинства прихлынули к речному руслу, гонимые победоносными отрядами Тохтамыша.

Ветки хлестали Мамая по лицу и по плечам, рвали с него колчан со стрелами. Он же яростно погонял коня плетью и пятками, покуда не выбрался из зарослей на высокий речной берег. Прежде чем нырнуть в глубокий овраг, Мамай придержал коня и оглянулся на реку. Вода в ней кипела от пены и брызг, поднятых множеством конников и пешцев. Голубовато-свинцовая речная пучина, забитая людьми и лошадьми, с глухим булькающим ворчанием стала выходить из берегов. Плотина из живых тел почти остановила речное течение. Кого-то из степняков доспехи мигом утянули на дно, кто-то из воинов бросал оружие и кидался вплавь. Испуганные лошади дыбились и топтали копытами тех, кто уже утонул или пытался всплыть. В этом живом месиве, забившем реку от берега до берега, мелькали гривы и крупы коней, головы и руки воинов, древки копий и знамена… Мутная вода бурлила, вздымаясь пенным валом перед этой необычной запрудой.

Вымокший до нитки Мамай дал шпоры коню, спеша укрыться в овраге, над которым шелестел кронами редкий лес, роняя последние пожелтевшие листья.

В Солхат Мамай прибыл в сопровождении всего шести спутников. Это были его верный конюх Актай, сотник Муршук и четверо нукеров. Все они примкнули к Мамаю в лесу неподалеку от реки Кальчены, где им пришлось коротать промозглую ночь. Купание в холодной реке и пятидневная скачка по степям, продуваемым осенними ветрами, сказались на Мамае, который и без того был трижды ранен в прошедшей битве. Въезжая в распахнутые ворота Солхата, Мамай еле держался в седле от жара и сильной слабости. Ехавший рядом Актай бережно поддерживал Мамая за левую руку.

В Солхате никто еще не знал о тяжелейшем поражении Мамая в очередном сражении с Тохтамышем. Городок жил своими мелкими повседневными заботами. Получилось так, что Мамай сам стал вестником своего разгрома на реке Кальчене.

Первыми в дом Мамая поспешили Бесимбай и Бей-Ходжа, приложившие немало стараний при сборе войска, с которым Мамай выступил на Тохтамыша две недели тому назад. Разговаривая с ними, Мамай лежал в постели, а подле него суетился лекарь-араб с белой чалмой на голове. Мамай слабым, но настойчивым голосом повелел Бей-Ходже приступить к сбору нового войска, а Бесимбаю было велено выделить необходимые средства на это.

– Через три дня я встану на ноги, друзья, – прошептал Мамай и зашелся кашлем. Жестом руки он позволил вельможам удалиться.

– Господин, вряд ли ты встанешь так быстро, – заметил лекарь, протянув Мамаю круглую пиалу с лекарственным снадобьем. – Выпей это. И постарайся заснуть.