Катя почувствовала, что у нее темнеет в глазах. Вот вам и УЛИКА…

– Вещь подростковая, малоношеная. Очень заметная, яркая вещь, – эксперт аккуратно разложил куртку, чтобы сфотографировать. – Висела на ветках так, словно ее туда закинули специально. Если родители ребенка ее опознают, то…

– А там точно кровь? – спросила Катя.

– Тест экспресс-анализа положительный, но есть и кое-какие неувязки.

– Какие неувязки?

– Будем разбираться. Здесь всю эту территорию, весь участок леса детально осмотрим. Работы на всю ночь хватит, вон сколько народа задействовано. Но это еще не все. В поселке художников во время подворового обхода участковый выявил свидетельницу.

– Свидетельницу чего?

– Разбираемся. Она сейчас в отделении, ее допрашивают.

Красногорские оперативники остались – они должны были принять участие в прочесывании леса. А Катя попросила сотрудников ГИБДД подбросить ее в отделение милиции. Ее задачей было максимально подробное освещение поисковой операции, и СВИДЕТЕЛЬНИЦУ она упустить не могла.

– Это мы вместе с участковым нашим Тимофеевым ее доставили, – объявил Кате уже в машине лейтенант ГИББД. – Мы и тачку ее осматривали. «Шевроле» у нее. Каких-либо видимых повреждений, следов столкновения нет. Эксперт вместе с нами полтора часа вокруг этого долбаного «Шевроле» на карачках ползал. В салоне тоже ничего подозрительного. Но все равно хозяйка «Шевроле» что-то темнит.

– То есть?

– Врет. Сейчас в отделении сами убедитесь.

– Вы хотите сказать, что, возможно, мальчик был сбит на дороге ее машиной?

– Она за рулем этой колымаги сидела, а у самой – мы проверили – только за последние полгода шесть штрафов, и все неоплаченные!

В темненьком и тесном поселковом отделении милиции получилось все, как и в Красногорском УВД. Катя оказалась в роли подслушивающего у двери, точнее – на пороге (присесть в узеньком кабинете, загроможденном вещдоками, было просто негде). Свидетельницей оказалась молодая женщина, взволнованная до предела, и как показалось Кате (несмотря на зловещие слова лейтенанта), вполне искренняя. Допрос, видимо, шел уже давно, но в ходе него и следователь, и допрашиваемая то и дело возвращались к одному и тому же.

– Вы со мной разговариваете таким тоном, будто я в чем-то виновата. Я повторяю – я просто возвращалась домой. А он был там – на обочине. Я видела его, как вас. И я не сбивала его, клянусь! Если бы я его сбила, – свидетельница прижала руки к груди, – ну подумайте сами, зачем, зачем мне самой признаваться вашему сотруднику, что я видела ребенка, очень похожего на того, о котором передавали по радио?

– Когда вы услышали сообщение по радио? – спросил следователь.

– Днем, около двух часов. Я всегда слушаю «Радио Подмосковья», там о пробках на дорогах рассказывают, в том числе и на Новой Риге.

– А вы что же, днем опять ехать куда-то собрались? Вы же утром только вернулись.

– Я вернулась из аэропорта. Я вам уже говорила. Я провожала брата в Шереметьево. Рейс задержали почти до двух ночи. Пока то, пока се, пока он регистрацию прошел, пока я кофе напилась там в баре – сонная ведь, а дорога домой неблизкая. Села в машину, еду, темно еще – где-то примерно половина четвертого утра. Потом рассветать начало, я себе еду, трасса свободная – красота. Фонари тусклые, и вокруг такая рассветная мгла жемчужно-серая, как на полотнах Тёрнера… И вот посреди этого пейзажа на обочине – силуэт. Я успела разглядеть ребенка. Он стоял на обочине, такое ощущение, что он… Нет, он не голосовал, иначе бы я точно остановилась, узнала бы, в чем дело, отчего он в такой час один, на дороге, но…

Свидетельница внезапно замолчала. Катя смотрела на ее лицо: из взволнованно-оживленного, даже возмущенного, оно вдруг стало напряженным, сосредоточенным.

– Он не голосовал. Он словно что-то высматривал, караулил… У него был такой вид… Но вы же не верите мне, – свидетельница покачала головой, – вы спрашивали про куртку. Нет, на нем не было куртки – что-то темное, сливающееся с общим фоном. ОН увидел меня и… Господи, я не знаю, но у него было такое лицо… Еще минута, и он бы бросился под колеса, только бы остановить меня, только бы остановить на этой пустой дороге. И я… я нажала на газ, крутанула руль. Я дернула оттуда, сделала ноги, погнала прочь. Я не знаю, что произошло. Я просто испугалась.

– Кого вы испугались? Двенадцатилетнего мальчика?

Катя, предварительно включившая диктофон еще за дверью в коридоре, нажала на кнопку «стоп». И последние слова свидетельницы остались «за кадром»:

– Скажите, почему его разыскивают? У него что, не все в порядке с головой?

А У ТЕБЯ ВСЕ В ПОРЯДКЕ С ГОЛОВОЙ? Катя чувствовала злость и досаду. И это называется свидетельница? Искренний вид – так ей показалось в первое мгновение, а что на самом деле? Правду говорят: первое впечатление – самое обманчивое, преступно идти у него на поводу. А она пошла. Ей показалось, что эта девица-автомобилистка не врет. НЕ ВРЕТ? Но тот бред, который она несет сейчас перед следователем, разве это можно назвать «правдивыми и честными показаниями»?

Этот самый вопрос Катя обсуждала с сотрудниками отделения милиции до позднего вечера. Возможно ли, что Данила Москалев был сбит на дороге? Возможно ли то, что его сбила та самая свидетельница. Что он был еще жив и она пыталась самостоятельно оказать ему первую помощь и для этого сняла, разорвала на нем куртку, которую потом и выбросила? Возможно ли то, что он… что мальчик там, на дороге, умер и она спрятала его тело где-то в лесу, а затем придумала всю эту историю, которую и рассказала местному участковому?

Все это было в принципе возможно. Одно было непонятно: зачем было свидетельнице вот так глупо, так странно себя вести. Не проще ли было затаиться, не привлекать к себе внимания?

За окнами стемнело, когда с поисковой операции вернулись все «приданные силы». Участок леса прочесали несколько раз, но никаких улик больше не нашли. Не нашли и трупа.

– Отвезти вас, поздно уже? – предложил Кате тот самый дружелюбный лейтенант из ГИБДД. – Я вас до пятого спецбатальона доброшу, а они до Москвы или до Красногорска – как вам удобно.

– Спасибо. – Катя решила ехать в Красногорск. Сутки эти были дежурные, авральные, бессонные. Здесь, в Белянах, пока все было расплывчато, неопределенно, оперативно-поисковый штаб располагался в УВД, туда стекалась вся информация.

ЕСЛИ МАЛЬЧИК ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ СБИТ НА ШОССЕ, ТО КАК ОН НА ЭТО ШОССЕ ПОПАЛ? ЧТО ОН ДЕЛАЛ НА ДОРОГЕ В ЧЕТЫРЕ УТРА?

«Господи, что я скажу его матери? – с ужасом думала Катя. – Сейчас приеду, а она там, ждет вестей… или позвонит в УВД, что я ей отвечу? Что у нас есть детская куртка – разорванная, со следами крови, и она должна будет явиться на опознание?

КАК ОНИ ПЕРЕЖИВУТ ВСЕ ЭТО – ЕГО РОДИТЕЛИ?

Но если все же свидетельница там, в Белянах, не лгала? И он правда был на шоссе, и женщина его не сбивала…