Вечером, когда, за ужином, возник у них на пустом месте спор очередной – не думал Вечеж, что так оно все обернется. Но слово за слово, и уже не ласкали да голубили друг друга возлюбленные патокой речи, а произносили вещи неприятные. Засела тогда обида в сердце Чародея Золотого, бросил он Сташе фразу нехорошую, и ушел прочь из замка, сказав, что не вернется этой ночью.

Одумался теперь – понял, что не его обидели, а сам он боль причинил. Захотел исправить, да поздно уже. Нет Сташи, ушла она, а куда – никто не ведает. Спят уже слуги, спит замок. Может, притаилась где-то в уголке укромном ведьма, и плачет слезами горькими? Или, что всяко хуже, острым ножом руки себе режет, солью раны кровоточащие засыпает. Тяжела была жизнь у ведьмы – знал об этом Чародей Золотой. Видел он шрамы, что руки ее нежные покрывали, хотел их излечить, да не дали ему. Память это для ведьмы, память о тех, кто бросил ее, о тех, кто боль причинил. Мало в жизни она жизни сладкой встречала, все больше боль, а от боли одно лишь лекарство есть. Большая боль. Не плакала Сташа – а заливала себя водой огненной, что из пшеницы умельцы гнать умели, не начинала себе руки резать, солью посыпать. В той лишь боли могла она найти свое успокоение. Так было в старые времена, когда одинока была ведьма, но прошли они.

Боялся Золотой Чародей – того он боялся, что могут те времена вернуться. Боялся, что единственная любовь его жизни сейчас, пока он по замку ходит, может в темном чулане сидеть, да кровь пускать свою девичью. Хотел он найти ее – да не мог, велик Замок Золотой, непросто в нем того найти, кто скрыться от тебя желает.

– Сташа! Ну прости, Сташа! Прости дурака! Я не хотел тебя обижать, Сташа! Сташа, хочешь, я перед тобой на колени стану, на коленях прощения попрошу? Сташа! Ответь, Сташа!

Но лишь тишина ночная была ответом Чародею Золотому. Нем был замок, и не желал он хозяйку свою, новую, выдавать.

Долго искал чародей свою невесту – многими коридорами прошел, во многие комнаты заглянул. Нигде ее не было. Мог Вечеж силу свою, волшебную, использовать – но не принесло бы это пользы ему. Сташа ведьмой сильной была, она бы любую магию сразу почувствовала – и не захотела бы с ним больше говорить.

Грустен стал чародей. Поник, опустил плечи. Горькой походкой пошел он в покои свои, что в башне королевской были. Тяжело было у него на душе, и сон этой ночью у него тревожен был, беспокоен. Чудилось ему, что грядет беда, горе великое. Чудилась ему смерть, но смерть та не с косой была, а с арбалетом, и манила она его, к себе звала. Хотел он прочь убежать – да не вышло, хотел уйти – да ухватила его смерть, и не пускала никуда. "Ты не за зло свое отвечаешь, судьба твоя такова", – извинилась перед ним смерть, и не смерть это уже, а дракон золотой. Да какой же дракон это! Это его собственные, Золотого Чародея, волосы золотые огнем запылали, вот и чудится дракон парящий. "Ты сам избрал свою судьбу", – говорила ему смерть, и уже не волосы – все тело чародейское запылало! Охватил его огонь, охватило его пламя огненное, и не мог он волшбу сотворить, дабы погасить проклятый жар! Пропала вся его сила магическая, и сгорел он в пылу и пламени!

Когда же пепел его ветер по всем сторонам света развеял уже, лишь тогда отпустил сон Золотого Чародея. Проснулся он, потный весь, но живой, и силы не лишенный. И так ему хорошо стало, что беды все лишь во сне приходят, а жизнь счастлива и беззаботна! Он, Вечеж, Чародей Золотой, который всю жизнь силу свою искал, доказал Лорду Черноречья, что достоин он равным быть! Без выстрела единого, без звона мечей покорил он королевство Хельмецкое, показал свою истинную силу, уважать себя заставил. Стал он незаменим, пришлось лорду своими планами поделиться, и про конец света грядущий, и про ПРИЗ, что лишь одному обещан. Согласился Золотой Чародей послужить лорду орудием, козырем тем стать, что Владыку Ада сокрушит. Достойна была плата за помощь эту обещана, и тем самым Вечеж самому творцу равным стал.

Но не только с силой магической Чародею Золотому повезло – хоть и не верил он в любовь никогда, но нашел ту, единственную, что для него смыслом жизни стала. Полюбил ведьму синеглазую всем сердцем своим, и знал Вечеж – взаимна любовь эта. Сколько бы не бранились они, сколько бы не было сказано слов – но лишь одна Сташа в сердце Вечежа, и лишь один Золотой Чародей в сердце загадочной ведьмы.

Успокоил себя Чародей Золотой, сон – лишь видение, не стоит ему внимания уделять. Не грозит смерть Вечежу, в жизни же его все лишь к лучшему происходит. Он станет владыкой мира, лорду не место на небесах, лишь Золотой Чародей имеет право ПРИЗ получить. Признают люди власть его, и силу его, и право его. Все это признали – пока лишь единственный, король былой Хельмецка, все не желал власти Вечежа над собой признавать. Лишь потому жизнь ему Чародей Золотой и сохранил – не мог он его убить, пока тот поражение свое не признает.

Но крепился король – сколько не вел с ним Вечеж бесед, так и не отказался от слов, некогда сказанных. Тогда, когда понял монарх, что хитростью и обманом маг пришлый власть над его страной захватил, проклял его словами страшными, и пообещал муку вечную. С тех же пор монарх и сам страдал, но от слов своих не желал отказаться. И сейчас, утром ранним, решил Золотой Чародей еще раз с королем поговорить. Доказать, что не сбылось пророчество – что нашел Вечеж счастье, что нашел любовь свою, и вновь прав оказался.

Поднялся маг, пошел в покои, где некогда слуги королевские почивали, а ныне былой владыка Хельмецка на гране между бытием и смертью пребывал.

Когда же в комнату Вечеж зашел – сражен он был, как молнией сражены не бывают. Сразила Чародея Золотого не безумие даже, не боль – нет названия тому, что пришло в тело величайшего чародея всех времен и народов. По ту сторону безумия, по ту сторону боли оказался он, когда узрел короля Хельмецка. Здоровый, будто бы не было долгих лет магической муки и терзаний, в постели своей монарх не один был – с ним, переплетясь в единое целое порывом безудержной страсти, была Сташа. Любимая, единственная Сташа – ведьма стонала в сладострастных объятьях короля, как никогда не стонала в объятьях самого Вечежа.

Не разверзлись небеса, не ударили громы и молнии. Тихо, бесшумно Вечеж вышел, прикрыв за собой дверь, так и не замеченный любящими друг друга ведьмой и королем. Столь же тихо Золотой Чародей спустился в комнату свою, сел на кровать и до утра пребывал в тяжких раздумьях.

По щекам его текли слезы.

Но когда взошло солнце, в пиршеском зале был подан завтрак. Пришли на него и Сташа, и Вечеж. Они сидели как всегда рядом, но царила между ними непривычная тишина.

– Вечеж, прости. Я люблю лишь тебя, – наконец сказала ведьма.

– Сташа, я тоже тебя люблю. Но я не могу так больше…

* * *

Риск бывает разным. Человек рискует всегда – когда переходит улицу, рискует быть сбитым машиной. Когда не переходит, рискует, что ему на голову упадет кирпич. Человек рискует, когда садится на самолет или решает плыть вместо этого на корабле, и даже в чистом поле человек рискует быть убитым упавшим метеоритом. Другое дело, что различаются разные степени риска – метеоритов на квадратным метр поверхности планеты приходится меньше, чем нарушителей правил дорожного движения на квадратный метр пешеходного перехода. Так есть риск минимальный, с таким риском живет большинство людей, даже об этом не задумываясь. Есть средний риск, его ищут любители экстрима, альпинисты да спелеологи, любители покорять дикую сельву Амазонки да бороться с медведями в сибирском лесу. И есть по моей классификации высокий риск. Высокий риск, это когда ты стоишь между богом и дьяволом, когда ты решаешь переплыть зимой Северный Ледовитый Океан, пересечь без воды сахару, назвать в Гарлеме афроамериканца нигером или же оказаться между Золотым Чародеем и ведьмой Сташей в момент пика их семейной ссоры. Пожалуй, из того, что я привел выше, переплыть океан и пересечь пустыню проще всего, их можно "средне высоким" риском назвать. Самое же опасное именно последнее.