– За что?

Котельников помялся, обдумывая ответ, затем несколько смущённо ответил:

– Кое-что хорошее сделал. Полтора года до этого находился в глубоком тылу врага, куда был специально направлен. Вы все это прекрасно знаете. Разумеется, с постоянной радиосвязью с наркоматом. Ваши меня знают ещё по Брянским лесам. И сам товарищ Ковпак с бывшим начальником штаба соединения Григорием Яковлевичом Базымой и, известный вам секретарь партбюро Яша Панин, с которым у нас большая дружба.

– Ну, а всё-таки, за что премировали маузером? Секрет?

– Нет. Просто… за проявленную бдительность в имевшей место большой авантюре. Вот и всё!

– Но как бы то ни было, – озабоченно произнёс командир дивизии, – хорошо, что не ухлопал майора. Как говорится, не трожь «г», чтобы не воняло!

– Видимо, так, – печально согласился Котельников.

Вершигора, обращаясь к начальнику штаба, высказал мнение, что не видит ничего хорошего в дальнейшем пребывании старшего лейтенанта в жмуркинском отделе. Войцехович охотно подтвердил.

Котельников признался, что пришёл не только доложить о произошедшем столкновении, но и что у него есть просьба:

– Я готов идти рядовым в любое подразделение дивизии. Кроме маузера, у меня есть автомат ППШ и… – он опустил голову, не зная, коснуться ли одного щепетильного вопроса, но всё же намекнул: – и кое-что ещё. Но это должно остаться между нами. Очень вас прошу! В противном случае это для меня на самом деле плохо кончится.

Сгорая от любопытства, Вершигора прервал его:

– Понятно, что только я и начальник штаба будем в курсе. А с чем это связано?

– Рация есть, – тихим голосом ответил Котельников. – Для связи с руководством наркомата. Пока лишь однажды выходил в эфир. На пробный сеанс. Жмуркин об этом знает. Но, разумеется, не всё! При мне она.

Вершигора и Войцехович переглянулись, дескать, ничего похожего на рацию не видно при собеседнике.

Котельников извлёк из кожаной полевой сумки завёрнутый пакетик, похожий на три сложенные обычные плитки шоколада. Развернув, показал её:

– Не поставить вас об этом в известность, считаю, не имел права. Могу добавить, что связь, естественно, с наркоматом ГБ, которое в очередной раз направило меня во вражеский тыл. Относительно остального можете не сомневаться, не подведу!

Котельников рассказал о старшем сержанте Репко, который был тяжело ранен в Сталинграде и отправлен на лечение в один из госпиталей Подмосковья. В его короткой характеристике отмечалось, что представлен командованием к награждению. После излечения, учитывая полученный им опыт в неординарных боевых условиях, был направлен в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения войск НКВД СССР (ОМСБОН). При распределении попал в группу особого отдела. Но почему-то не было учтено, что главой её назначен майор Жмуркин.

– В отношении остальных в особом отделе – люди как люди, вполне приличные. Нормальные. Очень им сочувствую! – в сердцах продолжал Котельников. – Но после малоприятного общения с майором мне стало противно там находиться. Настолько, что ни одной ночи остаться там не смогу!

– Его можно понять, – заметил Войцехович, обращаясь к командиру дивизии.

– Мы с начальником штаба что-нибудь придумаем о переводе в состав дивизии, – пообещал Вершигора.

Котельников поблагодарил и, уходя, всё же напомнил, что с нетерпением будет ждать обещанного приюта.

Вернувшись к себе, Котельников обратил внимание на пустой стол, покрытый клеёнкой. Не спрашивая его ни о чём, Пономаренко и Казаченко быстро поставили на него почти полную бутыль и нетронутого, лишь немного потемневшего гуся. Было видно, что его ждали. Понял, что отказаться от совместной трапезы по случаю дня рождения Казаченко, несмотря на неопределённое положение, в котором он внезапно оказался, было бы неправильно. Его тронуло проявленное внимание. К тому же, глядя на мрачного Козаченко, Котельников пришёл к выводу, что тот наверняка сделал всё возможное, чтобы повлиять на решение начальника особого отдела о высшей мере наказания для трёх бойцов. Но оказался бессилен. Хотелось как-то посочувствовать и ему, и безропотному, порой наивному Пономаренко, на долю которого выпала крайне неприятная и прискорбная миссия – видимо, впервые в жизни.

Во всяком случае, для обоих «постановление» о расстреле было чем-то из ряда вон выходящим, жестоким и просто преступным. А для самого Жмуркина не иначе как делом привычным. Обычная отчётная показуха перед руководством о выявляемых изменниках Советской Родины.

На столе появились миска с квашеной капустой и «таптуха» – картофельное пюре с жареным луком, которую оба следователя стряпали вместе с хозяйкой дома.

– Настоящий банкет! – заметил Котельников, стараясь как-то разрядить обстановку, хотя на душе было муторно.

– Ладно «банкет», – заметил Пономаренко. – Только бы не пришёл посланец майора!

Разливавший в стаканы мутноватую жидкость со специфическим ароматом Казаченко, задетый беспокойством своего друга, резко отреагировал:

– А мы будем сидеть, как сидели! Если появится его старшина, так и скажу ему, что поминаем упокой души старшего сержанта Репко! И пусть докладывает своему хозяину.

– Правильно! – поддержал Котельников, приятно удивлённый реакцией капитана.

Тотчас же, привстав, он произнёс несколько положенных по такому случаю добрых слов о новорожденном, чокнулся с ним стаканом и искренне обнял его.

Сам же выпил немного, что вызвало удивление у именинника. В свое оправдание сказал, что пока не может. Повторил: пока! Подробностей встречи с майором здесь не знали.

Трапеза, тем не менее, состоялась. Однако разговор, даже на отвлечённые темы, не клеился.

В итоге день рождения капитана, несмотря на старания всех без исключения, больше походил, как он сам вначале определил, на поминки. Перед глазами Котельникова то и дело возникало добродушно улыбающееся лицо Репко.

Тем временем за окном, от которого Котельников не отрывал глаз, начало темнеть. Приходили мрачные мысли: «Не передумали ли в штабе дивизии? Или сробели?»

Совсем уже стемнело, когда наконец перед окном показалась бричка со связным штаба дивизии, который привёз письменный приказ «о назначении старшего лейтенанта Котельникова помощником по разведке начальника штаба 1-го полка имени Героя Советского Союза генерал-майора Руднева».

– Наш об этом знает? – спросил удивлённый Казаченко, имея в виду Жмуркина.

– Думаю, понятия не имеет, – одеваясь на ходу, ответил Котельников. – Лично я не могу ему сообщить после его объяснения мне в любви. Хотите доложить, что я ушёл в распоряжение штаба дивизии? Ваше дело. Как сочтёте нужным. Но я больше не являюсь здесь начальником штаба.

– А какого штаба? – робко поинтересовался Пономаренко.