— «В какие края полечу я? Где преклоню свои колени? Я изгнан из семьи и племени…»

Так Зороастр обращался к Мудрому Господу в начале своей миссии. Несмотря на нетерпение Атоссы, которая вопросам пророков предпочитала прямые ответы, я позволил дяде пропеть изрядную часть гимна, а затем вмешался ликующим обетом, завершающим аккордом, словами самого пророка:

— Тому, что есть Истина для меня. Тебе посвящаю я свою добрую волю, свои жгучие стремления. Да падет гнет на того, кто жаждет угнетать нас! О Мудрый, я стремлюсь возрадовать Тебя своей праведностью, так я решил умом и сердцем…

Не думаю, что все это дяде понравилось. Он был сын пророка, а я внук. Он пришел первым, я вторым. Но только двое из ступавших по земле слышали голос Мудрого Господа. Первый был убит у алтаря в Бактрии. Я второй. Будет ли третий?

Когда я закончил гимн, Атосса обратилась к моему дяде:

— Ты знаешь, чего от тебя ждут?

Главному зороастрийцу было не по себе.

— Да, да. Я отправлюсь домой в Бактрию. Я буду служить у огненного алтаря. И мне надо переписать слова моего отца. На коровью шкуру. На лучшую коровью шкуру! Когда корову убьют и на жертвоприношении будет должным образом выпита хаома — в точности как завещал Зороастр, ни капли лишнего, — в месте, куда не проникает солнечный луч…

— Хорошо!

Голос Атоссы прервал бормотание моего дяди. Царица сказала, что я немедленно должен быть введен в должность.

— Все необходимые церемонии будут проведены у огненного алтаря в Сузах.

Затем главный зороастриец был отпущен.

— Мы… Мы обложим Великого Царя, — сказала Атосса.

Но поскольку стены в покоях Атоссы всегда имели уши, это Дарий обложил нас, а не мы его. За день до моего введения в должность главы зороастрийцев мне пришло указание явиться к Великому Царю.

Я был в ужасе. Меня казнят? Изувечат? Заточат в темницу? Или в знак особой милости повесят на золотых цепях? Двор Ахеменидов никогда не обходился без сюрпризов, и, как правило, неприятных. Я надел жреческие одежды. Это была идея Лаис.

— Дарий должен почитать Зороастра и его преемника.

Но Лаис тоже нервничала.

Она проклинала Атоссу шепотом, но я читал по губам: самонадеянная, опасная, выжившая из ума старуха. Старая царица отнюдь не выжила из ума, однако в самом деле вела себя неосторожно. О нашей беседе с ней донесли Великому Царю.

6

Великий Царь принял меня в рабочем кабинете. В этой комнате до сих пор сохраняют тот порядок, что был при жизни Дария. Квадратная, с высоким потолком комната. Из мебели — один стол из цельного порфира и высокий нелепо деревянный табурет, на который Дарий любил забираться, когда не расхаживал по комнате, диктуя секретарю, притулившемуся, скрестив ноги, рядом со столом. Эти документы, прочесть которые мог только сам Дарий, писались на особом языке с упрощенной грамматикой. Писать для его глаз было большим искусством, но, как я уже говорил, Великий Царь легко оперировал цифрами. Он умел складывать, вычитать и даже делить в уме — что замечательно, — не прибегая к помощи пальцев.

Главный распорядитель двора — реликт времен Кира — доложил обо мне, и, когда я пал ниц пред Великим Царем, двое секретарей по-змеиному быстро выскользнули за дверь. Это было нечто невиданное — аудиенция с глазу на глаз. Мое сердце колотилось так, что я еле расслышал слова Дария:

— Встань, Кир Спитама!

В полуобморочном состоянии я выпрямился. Хотя глаза мои почтительно смотрели в сторону, я заметил, что Дарий заметно постарел за годы, проведенные мною в Сардах. Поскольку он не позаботился привести в порядок волосы, из-под бело-голубой повязки на голове — единственного знака царского достоинства — выбивались седые завитки. Седая борода была не расчесана.

Несколько мгновений Дарий смотрел на меня. Правая нога у меня начала непроизвольно дергаться. Я надеялся, что жреческие одежды скроют внешнее проявление моего неподдельного внутреннего трепета.

— Ты неплохо служил нам в Сардах, — коротко сказал Дарий.

Не было ли это вежливым вступлением перед ужасным «но»?

— Я по мере сил служу Великому Царю, чей свет…

— Да, да, — прервал он мой церемониальный ответ.

Дарий сдвинул в сторону кипу папирусных свитков из Египетской сатрапии. Я различил иероглифы. Затем он порылся в другой кипе документов и нашел квадратный лоскут красного шелка с начертанным на нем в виде золотого листа посланием — роскошная, хотя и непрактичная форма письма.

Я не понял, на каком языке было это письмо. Определенно не на персидском и не на греческом. Дарий просветил меня:

— Это пришло к нам из Индии. От царя страны, о которой я никогда не слышал. Он хочет торговать с нами. Я всегда хотел вернуться к Индии. Вот где наше будущее! Определенно на западе нет ничего достойного наших владений. — И, не изменив интонации, он заявил: — Тебе не быть главным зороастрийцем. Я так решил.

— Да, владыка всех земель.

— Подозреваю, тебя обрадует мое поручение.

Дарий улыбнулся, и я вдруг почти перестал трястись.

— Моим желанием было всегда служить только Великому Царю.

— А Мудрому Господу — это не то же самое?

— Это может только совпадать, владыка.

Очевидно, то не был день моей казни.

— Гистасп не согласился бы с тобой.

И тут, к моему удивлению, Дарий расхохотался, как простой горский воин. В неофициальной обстановке он никогда не прибегал к манерному придворному покашливанию.

— Мой отец был о тебе высокого мнения. Он хотел, чтобы ты стал главным зороастрийцем, чего, понятно, хочет и царица.

Напряженность снова возросла. Дарий знал каждое слово нашей с Атоссой беседы. Великий Царь бесцельно водил пальцами по золотым буквам на красном шелковом лоскуте.

— Но я решил иначе. Тебе не хватает настоящего занятия. Это так же ясно мне, как и Мудрому Господу — первому среди богов. — Дарий замолк, словно ожидая от меня опровержения этого кощунства.

— Я понял, владыка, что тебе было ясно всегда. — Ничего лучшего я не придумал.

— Ты тактичен в отличие от своего деда, и это хорошо. Если бы Зороастр говорил с Киром так, как он говорил со мной, Кир отрубил бы ему голову. Но я… Я снисходителен. — Солдатские пальцы теребили разукрашенный лоскут красного шелка. — В отношении религии. В других вопросах…

Он замолчал. Я видел его сомнения — можно ли со мной откровенничать?

Думаю, в конце концов он решил быть искренним, как не бывал ни с кем. Ведь секрет абсолютной власти состоит в абсолютной секретности. Только монарх должен