на дверь и еле слышно вздохнул. Потом опять улыбнулся:

- Я просто хочу... ты понимаешь?

- Ясно. Использованное пиво сдают вон там - вниз по лестнице. Поднявшись, я пропустил его. Я знал, что улизнуть из кафе он может, только миновав меня.

Почему я не хотел, чтобы он улизнул?

Потому что рядом с ним мне всегда было хорошо. У Генри есть черта, которую можно назвать "эффектом изумления": даже если прочесть в его присутствии алфавит от "а" до "я", клянусь Богом, он будет изумлен. Это очень забавно. Впрочем, теории, которые я ему тут наплел, изумили бы кого угодно.

Именно тогда я и решил ему рассказать об убийствах.

Однако в этот миг комната покачнулась, и я вцепился в край стола, чтобы поставить ее на место. Это было мне знакомо: нужно срочно что-нибудь съесть, прежде чем снова залить в себя горючее.

Но тут я почувствовал, вернее, услышал какую-то суету. Генри, старый дурак, стоял рядом с плачущей девушкой. Когда она взглянула на него, лицо ее исказилось, она вскочила и так съездила ему по физиономии, что он покачнулся. Не успел я опомниться, как она выбежала из кафе, а Генри остался стоять, потирая щеку и улыбаясь.

- Генри!

Повернувшись ко мне, он снова посмотрел на дверь, потом приковылял к нашему столику.

- Сказал бы мне, что хотел приволокнуться, - возмутился я, - я бы тебя предупредил: она сейчас в "дауне".

- Ты не понял. Я просто спросил, не могу ли чем-нибудь помочь. Она как будто не расслышала, я спросил снова. А она пришла в ярость и огрела меня. Вот и все.

Я рассмеялся.

- Может, ты и помог: ей сейчас лучше взбеситься, чем сидеть вот так, терзая себе душу. Но все же, почему ты решил, что можешь с ней столковаться?

Он опять расплылся в улыбке:

- Я же сказал, что не хотел ничего такого, только пытался помочь. - И добавил, словно в этом была суть. - Она же плакала.

- А тебе какая выгода? Он промолчал.

- Я так и знал! - я хлопнул его по плечу. - Тебя нужно переделать. Вот с этого и начнем. Мы избавим тебя от чересчур широких рубах и слишком узких взглядов. Мы узнаем, что тебе в самом деле нужно, и научим этого добиваться.

- Но я не... Серьезно, я...

- Заткнись. Элементарная истина, которую ты будешь учить до посинения, такова: не делай ничего просто так. Всегда спрашивай: "А мне какая выгода?" И не вздумай ударить палец о палец до тех пор, пока не услышишь: "Больша-а-я!" Сти-и-ив! Тогда у тебя в кармане новенького костюма всегда будет новенький бумажник, и никто, ни одна девица не посмеет съездить тебя по роже в таком гнусном кабаке, как этот.

Собственно, заведение Молсона - совсем не "гнусный кабак", но как раз в это время подошел Стив, и я хотел, чтобы он это услышал. Я заплатил, а сдачу оставил ему. Я даю на чай, немного, пенсов двадцать. А он не догадывается, что если сопоставить счета и чаевые, то последние составят как раз девять процентов - за обслуживание. В один прекрасный день он или сам додумается до этого, или я ему скажу, и это будет забавно. А секрет всего забавного в том, что надо учитывать мелочи.

На улице Генри остановился и стал переминаться с ноги на ногу.

- Ну что ж, до свидания.

- Никакого "до свидания", мы идем ко мне.

- Нет, - сказал он, - не могу. Мне придется...

- Что "придется"? Пойми, Генри, тебе надо помочь, хоть сам ты об этом не знаешь. И я помогу, хочешь ты того или нет. Я разве не сказал, что мы тебя сломаем и построим заново?

Он дернулся вправо, потом влево.

- Я не могу отнимать у тебя время. Пойду домой, и все.

Я понял, что если мне не удастся его переубедить, то останется одно: нести его на руках. Я мог бы это сделать, но мне не хотелось: всегда есть способ увернуться от тяжелой работы.

- Генри, - начал я и замолчал.

Он ждал, и не то чтобы нервничал, но ощущал некоторое беспокойство.

Типы вроде Генри не дерутся, не убегают, с ними можно делать все, что угодно. Но надо думать. Думать над тем, что бы такое сказать, самое правильное. Я придумал.

- Генри, - сказал я как-то по-настоящему мягко, искренне, и эта перемена поразила его больше, чем если бы я заорал. - У меня страшная беда, и ты единственный человек в мире, которому я могу довериться.

- Черт возьми. - Он подошел поближе и в сгущающихся сумерках взглянул мне прямо в глаза. - Почему ты сразу не сказал?

У каждого человека, если поковыряться в его душе, спрятан такой болтик. Остается только нащупать его. Сдерживая смех, я отвернулся и вздохнул.

- Это долго рассказывать... Не буду морочить тебе голову. Может, лучше...

- О, нет! Я пойду с тобой.

- Ты настоящий друг, - прошептал я и громко сглотнул слюну, как бы от волнения.

Мы подошли к парку. Я брел медленно, держа дистанцию, как на похоронах, а Генри семенил рядом, то и дело тревожно заглядывая мне в лицо.

- Это насчет той девушки? - спросил он.

- Нет. Она здесь ни при чем.

- А ее муж... Что с ним случилось?

- То же, что с бараном, который попер на овцу, да промахнулся, - я толкнул его локтем. - Понял? Короче, он ухнул в пропасть. - Мы как раз шли под фонарем, и я видел его лицо. - Послушай, однажды из-за этой улыбочки голова твоя расколется, как орех. Зачем ты все время демонстрируешь свои зубы?

- Виноват, - сказал он. И когда мы уже почти пересекли парк, он спросил: А почему?

- Что "почему"?

- Ее муж... в пропасть?

- А-а. Она вроде с кем-то переспала, а когда сказала мужу, он и навернулся. Знаешь, есть люди, принимающие вещи всерьез... Вот мы и дома. - Я пропустил его вперед, мы прошли по дорожке, потом через вертящуюся дверь.