Вернувшихся не было: никто не умел находить дорогу в лабиринте постоянно меняющихся шхер, среди странной растительности, что вздымалась из глубины океана, — ветры, течения и штормы то открывали один проход, то закрывали другой. И никто не мог грести против течения, преодолевая сотни и тысячи километров, или плыть, пользуясь ветром и парусом, в безбрежности саргассова материка. Этот барьер был преодолим только в одну сторону — в сторону вечности, в беспрерывную карусель Великого Потока, протянувшего жадные щупальца сквозь поля водорослей на север и на юг, выхватывающего с этой границы своих владений зазевавшихся мореходов. И корабль Найлы был их последней жертвой.

История, которую она поведала Одинцову на превосходном ксамитском, оказалась весьма тривиальной. «Катрейя» принадлежала ее отцу, киссану Ниласту — сей звучный титул он перевел так: «президент грузопассажирской морской компании». Судя по убранству корабля, фирма была не из мелких, что гарантировало Ниласту почетный пост старейшины. В последние годы, уже вступив в преклонный возраст, он больше увлекался политикой, чем торговлей. Тогда-то по его заказу и построили «Катрейю» — превосходный корабль из драгоценного дерева тум, исключительно твердого, способного противостоять солнцу, ветрам и волнам.

«Катрейя» напоминала Одинцову португальскую или испанскую каравеллу со старинных гравюр, хотя, несомненно, отличалась от этих земных судов многими деталями, незаметными его неопытному взгляду. Он смутно припоминал, что каравеллы как будто бы несли три мачты, тогда как у «Катрейи» их было только две. Специалист скорее назвал бы ее примитивным бригом, но Одинцов в данном случае подчинился эмоциональному впечатлению: ему судно Найлы казалось похожим на каравеллу, и точка.

Несмотря на свои небольшие размеры, «Катрейя» была настоящим океанским кораблем, предназначенным для плавания в южных водах, ибо дерево тум обладало еще одним замечательным свойством — сохранять прохладу во внутренних помещениях судна. Ниласт, однако, не собирался пускаться на старости лет в рискованные экспедиции, — его драгоценная каравелла являлась «престижным имуществом», столь же громогласно подтверждая богатство своего хозяина и щекоча его гордость, как роскошная яхта какого-нибудь арабского нефтяного шейха. Он часто устраивал приемы для избранных на борту корабля, а поскольку в совете старейшин он ведал иностранными делами, гости были из посланников — ксамитских, рукбатских и сайлорских. И все они рано или поздно оказывались у ног прелестной Найлы, ат-киссаны Ниласт.

Отец не торопил ее с выбором, но нравы среди калитанцев, людей южных и с горячей кровью, царили довольно свободные, и никто — ни сам старый Ниласт, ни будущий супруг ат-киссаны — не счел бы себя оскорбленным, если бы она порезвилась до замужества. Однако Найла, имевшая образ мыслей возвышенный и романтический, резвиться не желала, а искала принца.

Месяц назад Ниласт решил потешиться охотой на гигантских нелетающих птиц, водившихся на Хотрале, довольно крупном острове к югу от Калитана. Главным героем этой затеи был посол Рукбата, страны могучей и обширной, сам же посланец, мужчина зрелых лет, принадлежал к одной из знатнейших фамилий и, как все рукбатцы, оказался падок на женские прелести. Ему предоставили кают-компанию «Катрейи», и Найла позаботилась о том, чтобы люк, ведущий в нижние коридоры, был надежно перекрыт. Она питала большие подозрения, что сановный гость желает поохотиться прежде всего на нее, а уж потом — на птичек с клювами длиною в локоть и чудовищными когтями.

Они вышли на трех кораблях — «Катрейю» сопровождали два небольших военных судна — и благополучно добрались до Хотрала. Остров был низменный, покрытый травой, почти безлесный, чрезвычайно жаркий и по этой причине необитаемый, птицы носились по нему как угорелые. Слуги разбили шатры. Гость с Ниластом и капитанами военных кораблей отправился в степь на охоту, сопровождаемый сотней лучников и копьеносцев, Найла же размышляла о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета.

Охотники вернулись на вечерней заре, покрытые потом и пылью, но довольные. На этот раз обошлось почти без жертв — на носилках тащили только одного лучника со сломанной ударом клюва лопаткой. Затем, как водится, последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть каждый из участников забавы, если бы ветер не отклонил его стрелу от голенастой добычи. Рукбатский посланник все подливал Найле вина, от жареных птичьих туш размером с добрую овцу несло аппетитным запахом, и девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления заметила, что гость совсем не так уж пьян, — видимо, ночью он жаждал продолжить охоту в ее постели.

Подарив ему нежную улыбку, Найла, под вечным предлогом женщин, отпросилась в «дамскую комнату». Она действительно побрела на берег, где в укромном месте, за копной срезанной утром травы, был выделен для нее уголок. Затем она направилась прямо на «Катрейю», сбросила сходни и выбрала якорь. Каравеллу, как и оба военных корабля, никто не охранял: трудно представить место безопаснее, чем пустынный остров. Предполагалось, что все будут ночевать на берегу, и Найла отлично знала, что эти все — и солдаты, и моряки, и слуги — уже перепились. А раз так, подумала она, бедной девушке придется самой заботиться о своей безопасности и чести.

Она и позаботилась, решив, что, когда легкий бриз отгонит корабль на пару сотен локтей, ей не составит труда бросить якорь. Это расстояние гарантировало безопасность на сегодняшнюю ночь, а если утром в бухте найдут захлебнувшегося рукбатца, то какое ей, в сущности, дело! Каждый должен соразмерять свои желания и свои возможности.

План был превосходен, за исключением одного момента — желания и возможности самой Найлы пребывали в резкой дисгармонии. Она умела обращаться и с веслами, и с парусом, но судно плыло неторопливо, покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала до границы пояса саргассов оставалось всего ничего, и в эту ночь одно из щупалец Зеленого Потока поймало новую жертву.

Рассказ был очень похож на истину. Слишком похож, размышлял Одинцов, прислушиваясь к звонкому голоску Найлы. Юный Рахи, думавший не головой, а совсем другим местом, мог поверить, что ее история — чистая правда, но зрелый ум Одинцова никак не успокаивался. Ну, ничего, добираться до истины он умел, и рано или поздно все прояснится. Для начала будет испробован элементарный метод — он попросит Найлу повторить рассказ и проанализирует разные версии. Не то чтобы он ей не верил, однако… однако слишком уж вовремя подвернулась эта посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами, шикарная упаковка для этой изящной и явно неглупой прелестницы.

Он поцеловал ее колено, потом губы Одинцова скользнули дальше, и Найла, взвизгнув, вскочила на ноги и отбежала к фок-мачте.

— Эльс, мы же договорились… — протянула она, обиженно надув губки.

Одинцов усмехнулся и лег на спину. Да, они договорились. Вытащив Найлу из этой каморки на носу, он пообещал, что не убьет ее, не сварит в масле и не посягнет на ее честь. С последним обещанием он, наверное, поторопился, но сделанного не вернешь. Хоть приходилось Одинцову жить в местах по большей части диких и заниматься ремеслом жестоким и кровавым, с женщинами он не был груб и не пытался получить силой то, что отдают по доброй воле. И сейчас, через четыре дня после встречи с Найлой, он уговаривал нетерпеливого Рахи не спешить.