Ни один из участников этой сцены не обратил внимания на Турнемина. Он взбежал по лестнице и очутился в прихожей, по которой сновали с подносами, уставленными бокалами, чернокожие слуги. Жиль видел их впервые.

Первое знакомое лицо, которое повстречалось Жилю, была Анна Готье. В строгом черном шелковом платье, в чепце и белом кружевном воротничке, она стояла у входа в подсобные помещения и распоряжалась обслуживанием гостей. Даже не заглянув в полную народу гостиную. Жиль направился прямо к ней.

— Что все это значит, Анна? — спросил он, едва сдерживая клокочущую в груди ярость. — Что это за люди?

Узнав Жиля, женщина тихо вскрикнула, взглянула на него с радостью и, как показалось Турнемину, с облегчением, однако ответила спокойно и почтительно:

— Это все друзья госпожи. У нее сегодня прием.

— Прием? В самом деле?.. Значит, она уже не на смертном одре, как меня уверяли?

Анна едва заметно грустно улыбнулась.

— Вы, господин Жиль, уехали отсюда больше месяца назад. С тех пор произошло много всякого… к сожалению!

— К сожалению? Что вы хотите сказать? Но сначала ответьте, где остальные? Пьер, Понго, Розенна… Мадалена?

Губы Жиля произнесли имя девушки с нежностью, которой он был не в силах скрыть, само его звучание наполняло Турнемина неизъяснимой радостью.

— Они на заднем дворе. Госпожа поручила Мадалене заниматься бельем, так что в доме ей нечего делать, тем более во время праздника. Пьер и Понго на конюшне. Госпожа считает, что деревянная нога — зрелище не для чувствительных дам, а уж индеец и вовсе напугать их может…

— Как же Розенна допустила? Это какое-то безумие! Где она?

Глаза Анны наполнились слезами. Она вдруг опустила голову, отвернулась к стене и достала платочек.

— В чем дело? Где Розенна? — продолжал настаивать Турнемин, его внезапно охватила тревога.

— Господин Жиль… Она умерла! Уже почти три недели прошло… Розенну нашли в саду, возле реки, а голова ее лежала на большом окровавленном камне. Прошел дождь. Земля была мокрая, скользкая… Она и упала, должно быть.

Пойдемте! Сюда… Идите за мной.

Жиль так побледнел, что Анна испугалась, как бы он не рухнул без сознания к ее ногам. И, схватив его за руку, она потащила его в служебную часть дома, к каморке, служившей кладовой, откуда можно было выйти прямо в сад. Он не сказал ни слова и послушно следовал за ней, как несчастный ребенок, придавленный невыносимой болью, разрывавшей ему сердце. Розенна!

Старушка Розенна! Ее тепло и нежность дали Жилю то, чего не смогла дать злопамятная холодность его настоящей матери. Она любила его и защищала, его, незаконнорожденного, в которого тыкали пальцем, в которого и камнями бы швыряли, если бы не два ангела-хранителя с их нежной заботой: аббат Талюэ и Розенна…

Усевшись на мешок с кофе, чей прекрасный аромат наполнял кладовую. Жиль с болезненной страстью погрузился в воспоминания детства, овеянные образом отважной и неунывающей кормилицы. Но он ничего не видел и ничего не слышал, кроме рыданий маленького мальчика, который оставался жить где-то в глубинах его души…

Сам он заплакать не мог, даже если бы захотел.

В час, когда он узнал о потере одного из самых дорогих людей. Господь отказал ему в благословенном даре слез, словно ничто не должно было размягчать стук комков пересохшей земли в его сердце.

Жжение на ладони вернуло его к реальности.

Анна, испугавшись окаменевшего лица Жиля, побежала за кофе и теперь, вложив чашку ему в руку, пыталась поднести ее к губам Турнемина.

— Выпейте, господин Жиль, вам станет лучше! Пресвятая Анна! Не человек, а привидение.

Пресвятая Анна! — к ней взывали все женщины Бретани. И Розенна тоже. Сколько раз Жиль слышал, как кормилица поминала святую по самым разным поводам: в горячности и гневе, в удивлении и радости… Как приятно снова услышать эти слова!

Он с благодарностью поднял на Анну помертвевший взгляд, впрочем, в нем уже загорелся огонек жизни. Влага собралась и обратилась в слезу, единственную слезу, скатившуюся к жесткой складке у рта, но она освободила Жиля от подспудного желания умереть. Он потерял почти одновременно сначала сына, потом ту, что заменила ему мать, и страшная усталость охватила его.

Турнемин машинально проглотил кофе. Крепкий, ароматный, обжигающий, он был, словно животворный ручеек. И теперь Жиль снова стал воспринимать окружающее. Он снова мог видеть, чувствовать, слышать. Жалобный плач маленького мальчика удалялся.

Анна увидела, что к посеревшему загорелому лицу хозяина прилила кровь, и с облегчением вздохнула. Предложила ему поесть, но он отказался от пищи взмахом руки.

— Где ее похоронили? — спросил Жиль глухо. — Надеюсь, не в этом чужом саду?

— Нет, что вы! Недалеко отсюда, на холмах, стоит маленькая католическая часовенка, где служит старик аббат. Там и кладбище есть, а священник, по счастью, бретонец. Розенна почти что дома оказалась.

Жиль одобрительно кивнул. Мозг его снова заработал, стали возникать вопросы. Как могла Розенна, привыкшая карабкаться по скалам и крутым утесам родной Бретани, поскользнуться на безобидном с виду склоне, да так сильно, что разбила голову о камень? Она уже была не молода, но дай Бог каждому такие крепкие ноги и такой острый глаз. Любой мог убедиться в этом во время тяжелого плавания в океане…

Дверь приоткрылась и звуки игривого менуэта, залетевшие в кладовую, словно пилой провели по натянутым нервам Жиля. Показалась голова Фаншон в кокетливом чепце с бантиками.

— Госпожа Анна, — произнесла горничная с упреком, — хозяйка велела передать, чтобы вы немедленно вернулись на свое место и что она требует…

Девушка замолчала» глаза ее вдруг округлились. Анна отошла в сторону, и камеристка увидела все еще сидевшего на мешке Жиля. Он тут же поднялся и словно заполнил собой крошечную кладовую.

На лице горничной расцвела счастливая улыбка.

— О! Это вы, хозяин! — воскликнула она. — Какое счастье!

Он не ответил на приветствие. И сурово, сдерживая гнев, приказал:

— Приведите сюда немедленно свою хозяйку!

Скажите, я жду ее…

— Но, господин шевалье, вечер в самом разгаре. Госпожа так занята и…

— Делайте, что приказано. Иначе я сам ее приведу, и, уверяю, это произведет неблагоприятное впечатление на неведомо откуда взявшихся друзей вашей хозяйки. Черт возьми, немного же ей понадобилось времени, чтобы собрать такую толпу.

— О, это как раз несложно. Она всего лишь приняла ответное приглашение госпожи Ливингстоун, навестившей ее по-соседски. Недели не прошло, как весь Нью-Йорк лежал у ног госпожи де Турнемин, совсем как…

Она прикусила язык, поняв, что сморозила глупость, вспомнив сомнительные времена Фоли-Ришелье, но Жиль уже все прекрасно понял.