Если телефон нашла официантка, она, скорее всего, унесла его с собой, ведь он оставил ей щедрые чаевые. Он набрал собственный номер – чем черт не шутит?

* * *

Миа завтракала в обществе Дейзи, когда со стороны окна до нее донесся голос Глории Гейнор, исполнявшей «I Will Survive». Подруги удивленно посмотрели друг на друга.

– Это где-то на диване, – безразлично бросила Дейзи.

– У тебя музыкальный диван? Как странно!

– Скорее у твоей сумки поутру прорезался голос.

Миа вытаращила глаза и бросилась к подозрительному предмету. Она засунула в сумочку руку, но певица умолкла.

– Бедняжка Глория устала?! – насмешливо крикнула Дейзи из кухни.

Песня возобновилась.

– Нет, она вышла на бис. Глория молодчина, знает, как завести публику!

В этот раз Миа успела ответить.

– Да, – пробормотала она. – Нет, я не официантка. Да, это я. Не думала, что вы станете трезвонить в такую рань. Я все поняла, это шутка… Да, могу… Где это? Понятия не имею… Перед Опера Гарнье в час дня? Договорились, до встречи… Конечно, я вас умоляю… До свидания.

Миа убрала телефон в сумочку и вернулась за стол. Дейзи налила ей чаю и вопросительно уставилась на нее.

– Билетер тоже был шведом?

– Что?..

– Что еще за Глория Гейнор?

– Человек забыл в кино телефон, я его подобрала, он позвонил и просит вернуть.

– Ох уж эта мне английская вежливость! Ты потащишься к Опере, чтоб вернуть незнакомцу мобильник?

– Разве этого не требуют приличия? Если бы я потеряла телефон, то была бы счастлива, если бы его нашел вежливый человек.

– А официантка при чем?

– Какая официантка?

– Проехали. Лучше ничего не знать, чем думать, что ты принимаешь меня за идиотку.

– Ничего подобного! – Миа лихорадочно соображала, как выйти из щекотливого положения. – Фильм был скучный, я вышла из зала, мужчина с соседнего кресла тоже, мы столкнулись на тротуаре и выпили по рюмочке на террасе кафе. Он ушел, забыл свой телефон, я его забрала и теперь собираюсь вернуть. Ты довольна? Теперь ты все знаешь.

– И как тебе мужчина с соседнего кресла?

– Никак. Ну, то есть ничего, симпатичный.

– Никак или симпатичный?

– Перестань, Дейзи, мы выпили по рюмочке, только и всего.

– Странно, что ты ничего мне не рассказала вчера вечером, когда вернулась. Накануне ты была гораздо разговорчивее.

– Я смертельно заскучала, захотелось чего-нибудь выпить. Умерь свою фантазию – больше ничего не было. Я отдам ему телефон, и точка.

– Точка так точка. Ты поможешь мне в ресторане сегодня вечером?

– Почему бы и нет?

– Вдруг тебе захочется опять пойти в кино?

Миа встала, отнесла тарелку в раковину и молча отправилась принимать душ.

* * *

Пол ждал ее на ступеньках перед Оперой, в гуще толпы. Он сразу узнал ее среди выходящих из метро. Она была в темных очках, в платке, с сумочкой на руке.

Он помахал ей, она ответила робкой улыбкой и направилась к нему.

– Не спрашивайте, как это произошло, я понятия не имею, – проговорила она вместо приветствия.

– Что произошло? – спросил Пол.

– Говорю вам, я не знаю, наверное, он соскользнул.

– Слишком ранний час, чтобы предположить, что вы выпили.

– Минуточку. – Она запустила в сумку руку.

Поиск ничего не дал. Она подняла ногу, поставила сумку себе на колено и стала в ней рыться, ловко держа равновесие.

– Розовый фламинго?

Она укоризненно покосилась на него и торжествующе извлекла из сумки телефон.

– Я не воровка. Не понимаю, как он очутился в моей сумочке.

– Я ничего такого не имел в виду.

– Эта встреча не считается, хорошо?

– В каком смысле не считается?

– Вы позвонили мне не потому, что вам захотелось, я тоже приехала не потому, что захотела. Единственная причина – ваш телефон.

– Хорошо, не считается. Вы мне его вернете?

Она отдала ему телефон.

– Почему Опера?

Пол повернулся к дворцу Гарнье:

– Это место действия моего следующего романа.

– Понимаю.

– Вряд ли. Все происходит главным образом внутри.

– Понимаю-понимаю.

– Какая вы упрямая! Вы хотя бы там бывали?

– А вы?

– Десятки раз, в том числе когда здание закрыто для публики.

– Хвастун!

– Вовсе нет, я подружился с директором.

– Что же происходит в этой Опере?

– Ничего вы не понимаете, сами видите! Моя героиня – потерявшая голос певица, которую неудержимо тянет сюда.

– Вот оно что!

– Что – вот оно что?

– Ничего.

– Вы же не уйдете, оставив меня здесь с вашими «вот оно что» и «ничего»?

– Что я должна, по-вашему, сделать?

– Понятия не имею, надо что-то придумать.

– Можно несколько минут полюбоваться фасадом.

– Хорошо вам шутить! Творческий процесс – хрупкая материя, вы даже не представляете, до какой степени хрупкая. Своим «ничего» вы можете на три дня лишить меня вдохновения.

– Мое «ничего» обладает такой силой? Уверяю вас, оно совершенно безобидно.

– По-вашему, четвертая сторона обложки – это что-то безобидное? Между прочим, она может подарить книге жизнь или обречь ее на смерть.

– Какая еще четвертая сторона обложки?

– Краткое содержание на задней стороне обложки.

– Успокойте меня: то, что вы рассказали про будущую книгу – это ведь не краткое ее содержание?

– Чем дальше, тем хуже! Теперь я целую неделю не смогу сочинить ни словечка.

– Раз так, мне лучше помолчать.

– Поздно, вред уже причинен.

– Вы меня дразните.

– Вовсе нет. Принято считать, что это легкий хлеб, и с определенной точки зрения так оно и есть. Ни тебе графика, ни начальства, ни структуры, но в том-то и дело, что работать без структуры – все равно что болтаться в шлюпке посреди океана. Стоит проморгать одну-единственную волну – и шлюпка переворачивается. Спросите актера, как чихнувший в разгар пьесы зритель заставляет его забыть роль. Нет, вам этого не понять…

– Вероятнее всего, – ответила Миа надменно. – Мне ужасно совестно, я вовсе не хотела так вас удручить своим легкомысленным «ничего».