Я в тот вечер сидел в канцелярии Гитлера вместе с ним, и он был настолько неспокоен, что решил, что Геринг, Ульрих Граф и я должны сопроводить его на вылазку по городу, чтобы выяснить, произошли ли какие-нибудь новые события. Это было типично для него: его никак нельзя было оторвать от улицы. Примерно к восьми часам вечера мы добрались до Хофбраухаус, и у Гитлера возникла мысль подговорить людей, сидевших на заднем дворе, присоединиться к нам в марше протеста, просто ради того, чтобы поднять шум. Любители пива совсем не имели такого желания и, обозвав нас всеми именами, существующими под солнцем, забросали нас своими массивными кружками. Одна просвистела мимо моего носа и вдребезги разбилась о стену, расплескав пиво во все стороны. Я даже не уклонился, что выдает, каким новичком в таких делах я был. Нам пришлось поспешно отойти.

Для того чтобы начался путч, достаточно было любой причины. Однажды в выходные дни – должно быть, дело было в октябре – я застал Розенберга в состоянии возвышенного возбуждения: «Мы как раз выпускаем наши прокламации!» – «Аза каким дьяволом?» – спросил я его. Он немного придвинулся ко мне и произнес своим всезнающим прибалтийским тоном: «В следующие несколько дней откроется новая глава, и мы должны быть к этому готовы». Я порасспрашивал и выяснил, что он сочинил безумный план захвата принца Рупрехта и его персонала вместе со всем правительством на церемонии открытия памятника неизвестному солдату перед военным министерством.

Мне с Германом Эссером удалось остановить это, возражая, что любое нападение на персону Рупрехта неизбежно приведет к тому, что против нас двинут рейхсвер. За этим планом стояли также Людендорф и Шубнер-Рихтер, что являлось хорошим свидетельством того, насколько оторваны эти люди были от реальной ситуации в Баварии. Это дало мне шанс сделать еще один подкоп под Розенберга и предупредить Гитлера о риске быть слишком тесно связанными с этими прибалтийскими заговорщиками. Однако время было неудачное для того, чтобы я мог оседлать свою любимую лошадку. «Америка слишком далеко, – сказал мне Гитлер. – Мы должны, прежде всего, думать о марше на Берлин. Как только мы разберемся с нынешней ситуацией, мы оглядимся, и я смогу подыскать Розенбергу другую работу».

Гитлер продолжал безнаказанно наезжать на центральное правительство в Берлине, и в начале октября фон Сект приказал Лоссову закрыть «Фолькишер беобахтер». Под давлением Кара, который, в свою очередь, полагал, что сможет использовать силы Гитлера – Людендорфа, ничего не было сделано, а когда Лоссову не удалось выполнить следующий категорический приказ 20 октября, его отстранили от командования. В столкновении лояльностей он предпочел оказать поддержку своим соседям. Вековая традиция прежде независимой баварской армии вновь заявила о себе, а нелюбовь к Генштабу в Берлине взяла верх над воинской дисциплиной. Вместе с фон Каром и полковником фон Зайсером, начальником государственной полиции, фон Лоссов создал триумвират для управления Баварией как независимым государством. Их целью было восстановление виттельсбахской монархии, а в их планы, как стало ясно впоследствии, входило вначале использовать силы Людендорфа – Гитлера, а потом сокрушить их. Была подготовлена сцена для следующего акта.

В течение двадцати дней, последовавших за уходом фон Лоссова из баварского армейского корпуса, Мюнхен буквально кишел заговорами, контрзаговорами, демонстрациями и слухами. Лучшим местом для того, чтобы прослеживать ход событий, была редакция «Беобахтер». Каждый день часть времени я проводил там, и примерно в полдень 8 ноября сидел в кабинете Розенберга, когда Гитлер сообщил нам, что решил начать свой путч.

Розенберг был таким непривлекательным типом! Он только что женился, но его коллеги на бумаге подробно пересказывали бесчисленные истории о его отталкивающей любовной жизни, которая обычно состояла из групповых сексуальных актов с полдюжиной партнеров и партнерш одновременно где-нибудь в грязной квартирке на задворках. В нем, должно быть, было что-то татарское. В одежде у него был вкус какого-то осла, принадлежащего уличному торговцу овощами и фруктами, и по этому случаю, как я хорошо помню, он надел темно-лиловую рубашку с алого цвета галстуком да еще коричневым жилетом и синим костюмом. У него была какая-то теория о том, что стирать рубашки – просто трата денег, а посему, когда их уже было невозможно носить даже по его стандартам, он их выбрасывал.

Однако я сидел у него в его маленьком белоснежном кабинете. Его стол располагался по диагонали в углу комнаты, на столе лежал пистолет, который он всегда держал нарочито на виду. Нам было слышно, как Гитлер топает по коридору взад-вперед и как щелкнули каблуки, когда он выкрикнул: «Где капитан Геринг?» Все было в чисто военном стиле. Потом он ворвался в нашу комнату, мертвенно-бледный от возбуждения, спортивного покроя плащ туго подпоясан, с хлыстом для верховой езды в руках. Мы оба поднялись со своих мест. «Поклянитесь, что не расскажете об этом ни единой душе! – произнес он тоном сдержанного нетерпения. – Настал час. Вечером мы выступаем. Ты, товарищ Розенберг, и ты, товарищ Ганфштенгль (я все еще не вступил в партию), будете входить в мою непосредственную охрану. Встреча – возле Бюргербрау в семь часов. Захватите с собой пистолеты».

Вот такой был план. На тот вечер Бюргербраукеллер был заказан правящим триумвиратом для крупного собрания всех ведущих личностей Баварии, на которое были приглашены и Гитлер с Людендорфом. Наши информаторы в министерствах и в полиции доложили нам, что это собрание станет предвестником провозглашения реставрации Виттельсбахов и окончательного разрыва с социалистическим правительством в Берлине. И в этом конкретном пункте Гитлер и Людендорф весьма радикально расходились со своими коллегами по заговору. Национал-социалисты и «Боевой союз», кроме того, желали покончить с красной республикой в столице, но они не хотели националистической Германии, объединенной под черно-бело-красным флагом, и не допускали присутствия баварского сепаратизма под его бело-синим знаменем. Еще менее готовы они были заслушивать планы некоторых баварцев о создании Дунайской федерации вместе с Австрией.

Будучи такими неудобными союзниками, каждая из этих двух политических групп поддерживала другую тактически, пока видела в этом сотрудничестве выгоду для себя. Двумя днями ранее члены «Боевого союза» и Гитлер были вызваны в канцелярию Кара, где тот вместе с Лоссовом предупредил их о недопустимости подстрекательств к какому-либо путчу, пока временное правительство само не даст сигнала. И только после этой встречи Гитлер выяснил, что католические сепаратисты имеют свои собственные планы перехвата инициативы. Теперь он предложил с помощью путча объединить силы брожения в обществе.

Я в меру своих небольших возможностей помогал довести дело до конца. Один из журналистов, который благодаря мне оставался в курсе событий, отвечал мне взаимностью, рассказывая о тех высказываниях, которые ему удавалось услышать в правительственных кругах. Этот газетчик жил в гостинице «Реджина», и, чтобы меньше привлекать внимания к нашим контактам, я обычно объявлялся в гостинице под именем Георга Вагнера, с которым связана одна история, о которой я расскажу в свое время. За пару недель или вроде этого до путча этот газетчик побывал у фон Кара и извлек из него информацию о том, что тот не имеет никакого намерения ввести Гитлера в правительство, несмотря на их внешне благополучный альянс. Эта информация, когда я передал ее Гитлеру, не стала для того большим сюрпризом. «Это вполне типично для этого старого коварного мерзавца», – прокомментировал он.