– А я вижу, Винге. Но, как вы понимаете, в этом мире ничто даром не дается. Так что…

– Все, что в моей власти, Блум.

– Не очень-то вежливо… Но, Винге, у меня к вам огромная просьба. Обещайте, что, как только ваше здоровье окончательно переменится к худшему, дадите мне знать первому. В управлении все заключают пари – сколько вам осталось. Сумма на кону втрое превышает мое годовое жалованье…

– Если вы дадите важную информацию, не вижу причин, чтобы кому-то не заработать на моей смерти, ибо я все равно умру. Немедленно пошлю к вам курьера, как только осознаю первые признаки смертельной лихорадки.

У Блума даже защекотало в животе, когда он представил сумму пари. Наконец-то он сможет завершить давно задуманную и даже начатую рукопись «Необходимость религии для сохранения общественного спокойствия». Наконец-то он сможет работать над ней не в своей холодной каморке, а в любимом трактирчике «Уголок Класа», над дымящейся, только что принесенной с кухни тарелкой: салака горячего копчения, седло барашка, овощное рагу…

– Спасибо, – искренне поблагодарил Блум. – А теперь скажите, Винге, вы когда-нибудь слышали про общество под названием «Эвмениды»?

– Разве что краем уха. Одно из множества тайных обществ. Если не ошибаюсь, члены его занимаются благотворительностью, заботятся о сиротах, помогают домам призрения для несостоятельных граждан.

– Совершенно верно. Эвмениды известны своей щедростью. Членом общества можно стать только обладая определенным состоянием. Вы, возможно, знаете, Винге, я пишу стихи. Когда-то я был знаком с Кленсом фон дер Эккеном, наследником известного торгового дома. Он любил поэзию и довольно щедро платил за декламацию. Фон Эккен состоял в обществе эвменид. Но дела у него шли все хуже и хуже, и, когда он решил хотя бы временно отказаться от благотворительности, чтобы поправить финансовое положение, братья по обществу его просто-напросто раздавили. Если ты член общества, должен выполнять свои обязательства без всяких отговорок. Банки потребовали немедленной оплаты кредитов, а новых никто не давал. Короче, в один прекрасный день ко мне постучался нищий и начал ныть, что он якобы не платил мне за декламацию, а давал взаймы. Эккен, как вы, разумеется, догадались. И мне стало интересно – что это за эвмениды? И как-то мне попался на глаза список этих… эвменид. У меня память, Винге, не хуже вашей. Поэтому с полной уверенностью могу сообщить: все три имени в том списке были. Все они, все, кто протестует против огласки, – члены тайного общества «Эвмениды».

Винге несколько раз постучал носком ботинка по полу.

– Ваша история, Блум, не так удивительна, как может показаться. Вы ведь знаете, откуда происходит название?

– Эвмениды? Нет.

– У меня был информатор, одержимый греческой классикой. Он, к слову, усовершенствовал метод изготовления плетеной мебели. Мне стало интересно, и я немало часов провел за чтением Эсхила. В переводе на наш язык «эвмениды» означает благосклонные, доброжелательные… что-то в этом роде. В трагедии Эсхила так называют эриний, богинь мщения. Не хотят произносить настоящее имя, прибегают к эвфемизму, чтобы не возбуждать их гнев. Помните? Эринии… вместо волос ядовитые змеи, и плачут они кровью. Другое название – фурии. Но, конечно, эвмениды звучит куда приятнее.

Блум охотнее всего поднялся бы и ушел. Его часть работы выполнена. Единственное, что его удерживало, – жадность, поэтому он решил закрепить успех. Винге же сказал: «Если дадите мне важную информацию». А вдруг он не признает информацию важной?

– И еще, – сказал он. – Мне известно, что собрания их проходят в доме Кейсера, рядом с Красными Амбарами.

Винге несколько раз прошелся по комнате.

– Я слышал про этот дом. Говорят, там помещается бордель для состоятельных горожан. Пока все тихо, полиция закрывает глаза. Довольно странное соседство для занимающегося благотворительностью тайного ордена, не так ли?

– Все еще страннее, Винге. Говорят, этот уважаемый орден арендует залы в кейсерском доме для проведения своих собраний. Но мне достоверно известно – ничего они там не арендуют, потому что весь дом принадлежит им.

Винге задумчиво посмотрел в окно. Дождь прекратился, огромные крылья Куркана замерли в ожидании вечернего бриза. Он вспомнил последние слова Микеля Карделя.

– А скажите мне, Блум, вы знаете на удивление много… не владеет ли случайно дом Кейсера собственными портшезами? И если да, то не зеленые ли они, эти портшезы?

Сном это назвать нельзя. Галлюцинации вместо сна. Детали карманных часов на секретере отбрасывают длинные тени. Теперь это уже не зубчатые колесики, а насекомые, крылатые бестии… малейший сквозняк колеблет пламя свечи, и они пускаются в пляс.

Исак Блум давно ушел. Его приход заставил Винге колоссальным усилием воли сдержать приступ кашля, но, едва за ним закрылась дверь, все началось опять. Горшок с малиново-красной мокротой задвинут под кровать. Чувство такое, будто кто-то его душит, предварительно засыпав в трахею горсть толченого перца.

Часы он разобрал, но собирать их вновь нет ни сил, ни желания. Превращение горсти бессмысленных крошечных железок в нечто непостижимым и утешительным образом напоминающее о бесконечности жизни… Кропотливый и продуманный труд обычно успокаивал, но сейчас все мысли были сосредоточены на Микеле Карделе. Куда он двинулся после того, как они расстались на Сканстуле? Ушел навстречу неизвестной судьбе и исчез.

Из того немногого, что он знал о Карделе, легко сделать несложный вывод: пальт притягивает к себе неприятности, как магнит железные опилки. С другой стороны, не вызывает сомнений его способность выходить сухим из воды в самых рискованных переделках. Или почти сухим, мысленно добавил Винге, вспомнив про ампутированную руку. Конечно, могло произойти все что угодно. Но то, что его исчезновение никак не связано с поисками зеленого портшеза, представлялось маловероятным.

Винге всю жизнь применял принцип бритвы Оккама: «Не следует множить сущее без необходимости»19. Другими словами, он был уверен или почти уверен, что пальт подошел слишком близко к тайне, а тайны, как правило, умеют себя защитить. А что именно произошло – гадать бессмысленно. Вне его аналитических возможностей.

Часы все же надо собрать.

Он закончил сборку и, следя за дергающейся секундной стрелкой, посчитал пульс. Сто сорок. Опять.

Тянущее ощущение тревоги под ложечкой. Сон и покой сегодня недостижимы.

В сундучке рядом с кроватью припрятана стеклянная бутылочка, раздобытая в аптеке «Медведь», что напротив Артиллерийского сада. Опиум, янтарная кислота и морошковая соль, настоянная на водке и соке плодов имбирной пальмы. Он купил эту микстуру уже давно, но убедил себя: только в крайнем случае. Лекарство очень сильное, сказал аптекарь. Ни в коем случае не превышать указанную дозу. Настойка, конечно, обладает сильным болеутоляющим действием, но притупляет не только боль, но и способность ясно мыслить.