Эрика все еще не обрела свою веру, и для нее церковь оставалась красивой постройкой, средоточием традиций, и ничем больше. Проповеди, которые она помнила с детства, не заронили в душу никакого желания обращаться к вере. В них очень часто говорилось об аде и грехе и как-то очень мало о светлой Божьей правде. Эрика знала, что эта правда есть, но ей никогда не доставалось хоть немного. С тех пор многое изменилось. Теперь перед алтарем стояла женщина, одетая в рясу, и вместо того, чтобы напоминать о вечном грехе и проклятии, она говорила о свете, надежде и любви. И Эрике стало жаль, что с таким светлым восприятием Бога она не встретилась в детстве.

Со своего неприметного места на галерее она увидела молодую женщину рядом с Биргит в первом ряду. Биргит крепко вцепилась в ее руку и время от времени клала голову ей на плечо. Эрика смутно припоминала ее и решила, что эта женщина, должно быть, Джулия — младшая сестра Алекс. Они сидели довольно далеко, и Эрика не могла рассмотреть ее лица. Но она заметила, что Джулия старается избегать прикосновений Биргит. Джулия убирала руку каждый раз, когда Биргит дотрагивалась до нее. Но из-за того ли, что считала жесты матери нарочитыми, или из-за того, что обстановка казалась ей неподходящей, — судить трудно.

Солнце пробивалось внутрь через высокие окна с оправленными в свинец стеклами. От сидения на твердой и неудобной скамейке у Эрики заломило нижнюю часть спины, и она была благодарна тому, что церемония заняла не так много времени. После окончания церемонии еще какое-то время она стояла на галерее и смотрела сверху на людей, которые медленно выходили из церкви.

На небе не было ни облачка. Солнце сильно слепило глаза. Процессия двигалась по небольшому холму вниз к кладбищу и свежевыкопанной могиле, в которой скоро исчезнет гроб с Алекс.

До похорон родителей Эрика никогда не задумывалась над тем, как копают могилы зимой, когда земля промерзла. Но теперь она знала, что землю сначала прогревают, иначе невозможно выдолбить в твердой как камень земле прямоугольную яму, достаточную, чтобы там поместился гроб.

По пути к месту, выбранному для могилы Алекс, Эрика проходила мимо надгробия своих родителей. Она шла последней в процессии и ненадолго остановилась перед могилой. Толстая шапка снега лежала на камне, и она осторожно стряхнула его. Еще раз посмотрев на могилу родителей, она заторопилась к маленькой группе, которая стояла неподалеку. Любопытные наконец-то держались поодаль, и теперь здесь были только семья и друзья. Эрика колебалась, не зная, стоит ли ей подходить к ним. В последний момент она все же решила, что должна быть с Алекс на ее пути к месту последнего пристанища.

Хенрик стоял впереди всех, глубоко засунув руки в карманы пальто: голова опущена, глаза прикованы к гробу, который постепенно скрывался под покровом цветов — по большей части красных роз.

Эрика задала себе вопрос: думает ли он сейчас, глядя на окружающих, что среди них может быть отец ребенка его жены?

Когда гроб ушел в землю, у Биргит из самой глубины души вырвался долгий горестный рыдающий вздох. Карл-Эрик выглядел собранным и сдержанным, все его силы уходили на то, чтобы поддерживать Биргит морально. Джулия стояла чуть в стороне от них. Хенрик был прав, когда говорил о Джулии, как о гадком утенке в семье. В отличие от старшей сестры волосы у нее были темные, короткие и какие-то всклокоченные, словно она в жизни не посещала парикмахерской. На ее грубом лице с глубоко посаженными глазами, которые едва виднелись из-под слишком длинной челки, на веки вечные остались следы обильных угрей подростковых лет. Стоя рядом с Джулией, Биргит казалась совсем маленькой и болезненно хрупкой. Ее младшая дочь была сантиметров на десять выше ее самой, тяжелая, ширококостная, с бесформенной фигурой. Эрика с изумлением наблюдала, как на лице Джулии, будто в каком-то вихре, мелькают противоречивые эмоции. Боль и бешенство сменяли друг друга с молниеносной быстротой. Никаких слез. Она единственная не положила ни одного цветка на гроб, а когда церемония почти закончилась, она резко повернулась спиной к яме в земле и зашагала обратно в направлении церкви.

Эрике стало интересно, как складывались отношения между сестрами. Ведь с Алекс всегда было очень непросто: короткая соломинка чаще доставалась другим. Силуэт Джулии виднелся на фоне холма. Она уходила, и расстояние между нею и остальными быстро увеличивалось. Она втянула голову в плечи, но не от страха или холода: скорее она еще больше пыталась закрыться и уйти в себя.

Хенрик подошел сбоку к Эрике:

— Сейчас, когда все закончилось, у нас будут скромные поминки. Нам будет очень приятно, если ты придешь.

— Ну, я вообще-то не знаю, — сказала Эрика.

— В любом случае ты можешь заехать ненадолго.

Эрика заколебалась.

— Хорошо, о'кей. А где это будет? Дома у Уллы?

— Нет, мы долго думали и в конце концов решили устроить поминки в доме Биргит и Карла-Эрика. Несмотря на все то, что там случилось, я знаю, как Алекс любила этот дом, и у нас с ним связано множество светлых воспоминаний, так что едва ли можно найти место лучше, чтобы помянуть ее. Хотя я, конечно, догадываюсь, что тебе довольно трудно прийти туда. Я имею в виду — твой последний визит в этот дом к светлым воспоминаниям никак не отнесешь.

Эрика покраснела от стыда, подумав о том, когда она на самом деле в последний раз навещала этот дом, и быстро опустила глаза.

— Хорошо.

Она поехала на своей машине и снова припарковалась на стоянке за школой Хокебакен. Дом оказался полон народу, и Эрика подумала, что, может быть, ей лучше повернуться и поехать домой. Но она упустила момент. К ней подошел Хенрик, помог снять куртку, и было уже слишком поздно идти на попятную.

Народ толпился вокруг накрытого стола с закусками. В целом происходящее производило впечатление какого-то лихорадочного веселья, и Эрика, посмотрев на людей вокруг себя, увидела неестественные говорящие маски. Казалось, что на упоминание о смерти, собравшей их здесь, наложено табу, а чувства, вызванные этим, глубоко запрятаны и тщательно скрывались.

Эрика посмотрела вокруг, переводя взгляд с одного лица на другое. Биргит сидела в дальнем конце комнаты на краешке углового дивана и промокала глаза платком. У нее за спиной стоял Карл-Эрик, опустив одну руку ей на плечо. В другой руке у него была тарелка с куском пирога и какими-то закусками. Хенрик с профессиональным мастерством кружил по комнате. Он переходил от одной группы к другой, пожимал руки, кивал в ответ на выражение соболезнований, говорил о том, что сейчас подадут кофе и торт, — образцовый хозяин с головы до ног. Как будто он присутствовал на очередной вечеринке, а не на поминках жены. Единственное, что выдавало его напряжение, было то, что перед тем, как подойти к очередной группе гостей, он делал передышку, несколько раз глубоко вздыхал и чуть-чуть медлил, словно собираясь с силами.

Единственным, кто казался здесь совершенно не к месту и не вписывался в общие рамки, была Джулия. Она сидела на веранде на подоконнике, согнув одну ногу в колене и подтянув ее к груди. Джулия отвернулась ото всех и не отрываясь смотрела вдаль. Когда кто-нибудь пытался подойти к ней и сказать несколько дружеских или сочувственных слов, то быстро ретировался. Она игнорировала все попытки заговорить с ней и продолжала смотреть наружу в бескрайнюю белизну зимнего моря.