Она подошла к центральному прилавку и отметила, что некоторые перемены здесь все же произошли. В дамском зале, который был зеркальным отражением главного зала, но имел немного меньшие размеры, теперь подавали напитки. Очевидно, послеобеденный чай был здесь очень популярен. Почти за каждым столом сидели дамы и оживленно болтали, явно чрезвычайно довольные жизнью. У Эвелин неожиданно испортилось настроение. Она подумала, что уже сто лет не пила чай и не болтала с подругами. Если подумать, то, кроме Селесты и сестер Эдриена, у нее не было ни одной подруги.

Работая на департамент, она играла роль мисс Эвелин Тернер, и это в общем-то была вовсе не игра. Она была сама собой. А уж общество сделало вывод, что она богатая наследница. Эвелин никогда не меняла внешность, как это нередко делала Селеста, и не представлялась тем, кем не была на самом деле. Никто не мог предположить, что жизнь осиротевшей дочери виконта финансируется тайной правительственной организацией и что веселая девица на самом деле занимается поиском информации и выведыванием секретов. Если иногда она и встречала людей, с которыми хотела бы подружиться, двойная жизнь не оставляла для этого времени. Да и тогда это было неразумно. А теперь, глядя на общение подруг, Эвелин горько пожалела о том, что лишена такой радости. Быть может, позднее, когда все кончится…

Она подошла к прилавку и улыбнулась молодому продавцу.

— Добрый день, — сказала она, — могу я…

— Я займусь дамой, Джеймс. — Из-за прилавка вышел Томас Фенвик, младший сын теперешнего владельца. — Мисс Тернер — наша давняя клиентка и дорогой друг.

— Конечно, сэр. — Джеймс приветливо улыбнулся. — Добрый день, мисс. — И он отошел, оставив Эвелин общаться с сыном хозяина.

— Здравствуйте, мисс Тернер, — с улыбкой сказал Томас Фенвик. — Вы стали редкой гостьей. Нам вас не хватало.

— Не могу понять почему. — Эвелин огляделась по сторонам. — Здесь теперь много народу. Вряд ли у вас было время заметить отсутствие одной покупательницы.

— С вами никто не сравнится, — сказал он с озорным огоньком в глазах. Томас Фенвик всегда был готов к легкому флирту.

Эвелин засмеялась.

— С вами общаться — одно удовольствие, мистер Фенвик.

Он наклонился над прилавком и понизил голос.

— Я много читаю, — доверительно сообщил он. — Просто удивительно, сколько всего можно узнать, если читаешь правильные или, возможно, неправильные книги.

— Романы? Приключения и романтика?

— Да, — кивнул он. — Я считаю разумным знать то, что предпочитают читать наши лучшие покупатели. Кроме того, мне самому нравятся хорошие романы, полные рискованных приключений, в которых лихой герой завоевывает сердце нежной леди.

— Нам всем это нравится, мистер Фенвик.

Томас довольно ухмыльнулся.

— Чем я могу быть полезен вам сегодня, мисс Тернер?

— Теперь я леди Уоттерстоун, мистер Фенвик, — с улыбкой проговорила она. — Я полагаю, книга для меня уже оставлена. Новое издание «Трех мушкетеров».

— Прекрасный выбор. — Он наклонился и пошарил на полке под прилавком. Если кто-то у Фенвика и удивлялся, зачем одной леди так много экземпляров «Трех мушкетеров», то никогда не показывал вида. Эвелин обычно имела дело с Томасом, который, судя по всему, как-то был связан с департаментом. Но она его никогда об этом не спрашивала, а он не приставал к ней с откровениями. И это было к лучшему. Наконец мистер Фенвик выпрямился, держа в руке завернутый в бумагу пакет. — Вот она.

Эвелин взяла пакет, заплатила за книгу и еще нескольку минут поболтала с мистером Фенвиком.

— Мы будем иметь удовольствие снова вас увидеть, леди Уоттерстоун?

Если ей хотя бы немного повезет, период жизни, связанный с постоянным приобретением все новых экземпляров «Трех мушкетеров», очень скоро подойдет к концу. Тем не менее… она обвела грустным взглядом дамский зал с оживленно беседующими дамами.

— Конечно, мистер Фенвик, почему бы нет?

Эдриен стоял у двери комнаты 327. Возможно, было бы разумнее постучать, а не пользоваться ключом, который ему дал Винсент. По пути сюда Эдриен понял, что если, слава Богу, Эви здесь нет, он будет выглядеть круглым идиотом. Но это тот риск, на который он готов пойти. В конце концов, любое унижение и смущение быстро забудутся. А вот если он потеряет жену, его сердце будет разбито навсегда.

Он долго думал, смог бы он простить ей неблагоразумный поступок, и понимал, что это было бы трудно — очень трудно. Но, с другой стороны, если бы все было наоборот, разве он не стал бы надеяться, что она его простит? И все же он не был до конца уверен, что сможет простить жену.

Эдриен покосился на ключ, который продолжал вертеть в руке. Что же все-таки делать? Постучать или открыть дверь и войти? Правильнее, конечно, постучать. Но драматический эффект от неожиданного появления был намного ближе его теперешнему эмоциональному состоянию. Эдриен не мог думать о правильности и приличиях. Нет, только стремительность и натиск.

Эдриен вставил ключ в замочную скважину и подумал, что предпочел бы вышибить дверь ногой. Только тогда он почувствовал бы удовлетворение.

Открыв дверь, Эдриен вошел в просторную гостиную, обставленную с большим вкусом. Здесь были софа, изящные стулья, камин, небольшой стол у окна и декоративная ширма в углу. Эдриен тихо закрыл за собой дверь, вовсе не уверенный, что сейчас так уж необходимо соблюдать тишину. Впрочем, если хочешь появиться неожиданно, чтобы уличить жену в неверности, следует позаботиться об эффекте внезапности. В центре комнаты стоял сервировочный столик. На нем Эдриен заметил серебряное ведерко со льдом, в котором охлаждалась открытая бутылка шампанского — незаменимый атрибут соблазнения. Из полуоткрытой двери, ведущей в соседнюю комнату, донеслось хихиканье.

Хихиканье? С ним она хихикает? Эдриен не мог припомнить, когда в последний раз слышал хихиканье своей жены, и слышал ли вообще. Ад и проклятие! Он сжал кулаки, подошел к двери и от души пожалел, что не захватил с собой пистолет.

Дверь в спальню распахнулась.

— Прекрасная идея, — засмеялся Рэдингтон. Пятясь, он вышел из спальни в гостиную — обернутый простыней! — взял из ведерка шампанское, повернулся и увидел Эдриена.

Вероятно, какая-то часть мозга Эдриена еще сохранила способность рационально мыслить и адекватно воспринимать действительность. Поэтому он мимоходом удивился тому, что на лице человека за какое-то мгновение может отразиться столько эмоций. Потрясение на физиономии Рэдингтона, слишком красивой, по убеждению Эдриена, уступило место недоверию, которое последовательно сменилось сначала настороженностью, потом любопытством.

— Уоттерстоун, — пробормотал он.

— Рэдингтон, — сквозь зубы процедил Эдриен.

— Я не ожидал встретиться с вами так скоро.