— Да, — ответила Эстелла, и вдруг помрачнела. — Когда это с любимым человеком.

— А я — твой любимый человек? — поинтересовался я. Для меня это был действительно актуальный вопрос.

Вообще, когда меня спрашивают теперь, верю ли я в любовь с первого взгляда, я отвечаю — да. И вспоминаю об Эстелле.

— Я не знаю, — сказала Эстелла, все так же серьезно. Она посмотрела на меня своими темными глазами и повторила:

— Я не знаю, Андрей. Мне вообще трудно разобраться с самой собой, со всем, что со мной происходит, — она вдруг заплакала. Вернее даже не заплакала, а в ее глазах появились блестки, они все росли и превратились в слезинки.

Некоторое время Эстелла пыталась бороться с ними, но потом они против ее желания выкатились из глаз и поползли по щекам. По одной слезинке на каждую щеку.

— Я вообще не собиралась изменять мужу, — проговорила она, глядя в окно на горы. — Я так и сказала себе, что ничего такого больше не будет никогда. И вдруг появился ты и предложил мне надуть этот дурацкий матрац… И вот мы с тобой…

Она всхлипнула и повернула ко мне свое прекрасное лицо:

— Значит, наверное, ты — мой любимый мужчина. Получается так.

Я потянулся, взял ее за плечи и притянул к себе. Она положила голову мне на плечо и я уловил аромат ее духов от волос, рассыпавшихся по моей груди.

— Сначала я еще уговаривая себя, — сказала вдруг Эстелла глухим голосом. — Я пыталась обмануть себя. И говорила себе, что ты нужен мне просто как человек, который будет со мной ночью. Потому что я предвидела что-то вроде того, что случилось вчера… Не то, чтобы предвидела, но опасалась.

— И я действительно сыграл решающую роль, — промолвил я осторожно. — Потому что если бы ты была одна, никто бы не пришел на помощь и они сумели бы тебя увести. Куда они там хотели.

— Ладно, не будем больше об этом, прошу тебя, — сказала Эстелла, вздрогнув при моих словах. — Одним словом, я говорила себе, что это будет просто ночь с неким незнакомым мужчиной, который нужен мне из меркантильных соображений. Вроде соображений безопасности. Как охранник. Но так было только до первых поцелуев. Скажи мне, Андрей, ты женат?

Я засмеялся. Все женщины одинаковы.

— Нет, — ответил я абсолютно честно. — Я даже не был никогда женат. Но, к сожалению, это не имеет никакого практического значения.

— Почему? — не поняла меня женщина.

— Потому что ты, например, замужем. Я же — холост. Но что все это значит, если я через неделю уеду в Россию, а ты через день — к мужу?

— Ты мог бы остаться, — сказала она задумчиво. Видно было, что она уже подумала об этом. Ох, это женское лукавство.

— А ты хотела бы этого?

Наступило молчание. Эстелла сидела, положив голову ко мне на грудь и я не видел ее лица.

— Хотела бы, — наконец коротко ответила она, не поворачивая головы.

Эстелла взяла мои руки в свои. Она держала их и перебирала мои пальцы своими. Ее руки были чуть влажными и очень теплыми и мягкими. Я чувствовал, как от нее ко мне идет тепло…

Хотелось схватить эти пальцы — мягкие пальцы моей любимой, и целовать их, водить ими по своему лицу, гладить их, ласкать их… И всю эту прекрасную женщину — такую великолепную, и такую трогательную. Такую сильную и такую беззащитную.

Такую умную и такую растерянную…

Если бы знать, что случилось с ней в этой огромной жаркой стране, которая является ее родиной… Если бы знать, что тут произошло такого, что превратило ее в затравленного зверька, поминутно вздрагивавшего.

Видно было, что Эстелла веселая и достаточно сильная женщина. Что же такого могло тут произойти, что она так страдает? Что не дает ей покоя?

Мне вспомнилось одно стихотворение, которое я знал прежде хорошо, а теперь, конечно, позабыл. Но вдруг вспомнил.

И я рассказал о нем Эстелле. О том, как во время войны с Франко советский генерал полюбил испанскую женщину. А она — его. А потом война закончилась, генерал вернулся в Россию. Началась Вторая мировая война, он командовал армией. И все время вспоминал эту женщину в Испании, которая стала дальше, чем планета Марс.

И он возил с собой по фронтовым землянкам пластинку с испанской песней, которую он привез на память о той женщине…

Потеряв в снегах его из виду

Пусть она поет еще и ждет.

Генерал упрям — он до Мадрида

Все равно когда-нибудь дойдет…

— Кто это написал? — спросила Эстелла, когда я перевел ей эти стихи.

— Ты не знаешь его, — ответил я. Фамилия Симонов ничего не говорит испанцам.

— Он был в Испании? — поинтересовалась она.

— Нет. Не думаю, — ответил я. — Да это и не об Испании стихотворение.

— О чем же?

— О любви, — сказал я. — А Испания — это просто так, совпадение, я думаю.

Я закурил и выпустил струю дыма в открытое окно, в сторону гор.

— И вообще все это пустяки. Не обращай внимания на меня, Эстелла. Просто я литератор и вот — расчувствовался. Это самообман. Твой муж получает денег в сто раз больше, чем я. Так что не стоит грустить.

— Ну, не стоит, так не стоит, — сказала вдруг решительным голосом женщина и села за руль, подняв сиденье. Она привела в порядок свои волосы, одернула юбку.

— Ты — мужчина. Тебе виднее, — добавила она, заводя мотор. — Поедем теперь в музей. Кстати, у нас по дороге еще Жерона. Ты можешь его посмотреть.

Мы ехали молча. Иногда вдоль дороги попадались строения, но их было немного. Старые церкви, кажется, заброшенные. Во всяком случае, вид у них был именно такой.

Черепичные крыши, каменные ограды у домов. Кажется, вот еще секунда и из-за поворота выедет Дон-Кихот — тощий, в латах и с длинным копьем.

Вот только асфальтовое шоссе портило старинный вид окрестностей и заставляло помнить о современности. Да еще иногда в пейзаж вдалеке вкрапливались огромные заводы с трубами, обилием корпусов, снующих вокруг тяжелых грузовиков.

Это все россказни — что Испания — отсталая страна с обилием традиций, живущая в прошлом веке. И что вообще это окраина Европы… Сами вы окраина Европы! И сами вы — отсталая страна.

Это огромное государство с шестидесятью миллионами населения, с современной развитой промышленностью, не чета нашей. Испания — это межконтинентальные лайнеры в гигантских аэропортах и небоскребы в городах-мегаполисах. А древние руины и фламенко — это все с красочной открытки