Энни отмерила время по ручным часам Изабель. Теперь она одна двигала время вперед, одновременно сохраняя для вечности лицо Изабель.

Наконец Энни сказала: «Готово». Изабель быстро поднялась, торопливо оделась и, схватив кассету, почти бегом направилась в свой погреб. Энни слышала, как она, выходя из дома, хлопнула задней дверью.

Вычерпав ведрами воду из ванны, Энни в уборной вылила ее в слив. Затем проскребла ванну щеткой, насухо вытерла ее полотенцем и вернула на ее прежнее место за ширмой. Было уже так поздно, что не было смысла ложиться спать. Прихватив с собой ведра, Энни вернулась на кухню, села за стол и, не зажигая лампы, стала ждать, когда плита прогорит до конца и остынет и можно будет ее почистить. Энни оперлась подбородком на сложенные на столе руки. Какой необычный вечер! Там, наверху, в комнате Изабель, при мерцающем, таинственном свете камина она только что – целых четыре с половиной минуты! – была главной, какой бы сказкой и даже грехом это ни казалось. Это было как обладание целым миром, как ощущение неограниченных возможностей в себе самой. Что она и ее работа не одно и то же и что она реально существует вне этой работы. Ей доверяли. Ей доверили дело, и она справилась.

Кто-то зашел на кухню, задел пустое ведро, и оно со звоном покатилось по ступенькам.

– Мэм, это вы? – позвала Энни. В ответ послышалось сопение.

– Энни? – произнес тихий голос. – Это я. Это была Тэсс. Она протопала через кухню, вытянутыми руками на ощупь нашла Энни и тяжело опустилась с ней рядом на скамейку. В ее дыхании чувствовался терпкий запах алкоголя. Ты меня видишь? – спросила Тэсс.

– Вижу, – ответила Энни.

– Ты меня видишь. Ты меня видела, – сказала Тэсс, слегка покачиваясь.

– Да, я тебя видела, – ответила Энни.

– Не говори никому. Я могу потерять работу. – Тэсс снова качнулась на скамье.

Одной рукой Энни обняла Тэсс, другой сжала ее ладонь.

– Ты можешь упасть, – сказала Энни. – Пойдем, я отведу тебя в постель.

Положив руку Тэсс себе на плечо, Энни подняла ее и повела к лестнице. Спотыкаясь и цепляясь ногами за ступени, они наконец взобрались в свою мансарду. Тэсс уснула раньше, чем завалилась на постель. Энни стащила с нее башмаки, плотно укрыла одеялом. Наверху было холодно. Энни сидела на краю постели Тэсс. Снаружи об оконное стекло бился мотылек – словно удары сердца, если приложить ухо к груди. «Вы живы?» – спросила она миссис Гилби, неподвижно лежащую на полу гостиной. Ответ был: «Да». Ответ был: «Нет».

«Спишь ли ты, Энни Фелан? – думала Изабель, лежа в уединенной темноте своей спальни. – Удалось ли мне выразить мои чувства или они снова исчезнут утром, как только солнечный свет нарисует на фотографической бумаге изображение Сапфо?»

Весь день напролет Изабель напрягала воображение, пытаясь представить Сапфо по сохранившимся фрагментам ее лирики, разрозненным, словно лепестки розы. Весь день она пыталась представить себе, что значит одновременно любить мужчин и женщин. Эти изыскания даже увлекли ее, она специально приказала Энни прийти за ней и забрать ее домой, а потом приготовить ванну – для того чтобы без помех еще раз взглянуть со стороны на обнаженное женское тело. И в результате она сама, Изабель, оказалась Сапфо. Весь вечер Изабель была поглощена только попытками создать нужную атмосферу, совсем забыв о характере персонажей – любящем и любимом. Ведь по сценарию – по старому сценарию, – ее собственное место в композиции было определено совершенно четко.

Изабель раскинула руки и ощутила пустоту своего огромного ложа. Так удалось ли ей добиться того, чего она желала? Изображая Сапфо, стала ли она Сапфо хоть отчасти, хоть на время? Не исчезнут ли с наступлением утра те чувства, ускользающие остатки которых она пока еще ощущала в своем теле? И хочет ли она, чтобы они исчезли?

Элен, думала ли ты когда-нибудь обо мне?

Их отношения прекратились только после их третьего мертворожденного ребенка. Маленькие посиневшие тельца их детей отныне словно лежали между ними на супружеском ложе, и она не могла протянуть руку к своему мужу, чтобы случайно не коснуться их. Вот во что в конце концов превратилась их с Эльдоном любовь, которая когда-то была такой же яркой и горячей, как молодая и свежая кровь в жилах.

Три мертворожденных младенца.

Сегодня, когда Энни легонько дотронулась до ее подбородка, поправляя позу для фотографии, это было первый раз за несколько лет, что к ней прикоснулись с чувством и намерением. Быть Сапфо – значит подвергаться искушению. Любить женщину – значит, что результатом этой любви не может быть смерть. И в этом случае ей бы не пришлось держать в руках маленькие, перепачканные кровью тела, скользкие, словно рыбы, поднявшиеся из темных глубин океана к свету, который тут же убил их.

Энни не могла заснуть. Она зажгла свечу и спустилась по знакомому коридору в библиотеку. Она уже так много раз проходила этим путем, что свет ей был почти уже не нужен. Она могла найти дорогу в полной темноте, ни разу не оступившись.

Сегодня – и это было с ней впервые – она чувствовала себя слишком взволнованной, чтобы читать. Она ласково провела рукой по корешкам, и золотые искры тиснения приветливо засверкали под ее пальцами. Сегодня ей было мало одних только слов.

Не взяв никакой книги, Энни вышла из библиотеки и направилась в заднюю часть дома, в комнату, заваленную старыми детскими вещами, и уселась там на своем обычном месте. Комната больше не казалась ей страшной: раньше все эти вещи, словно ожившие духи прошлого, пугали ее. Но теперь это было для нее всего лишь место, где она проводила время за чтением.

Энни уселась на полу, положив подбородок на поднятые колени. Впечатления сегодняшнего вечера переливались в ее мозгу разноцветной радугой, мысли яркими светлячками кружились перед глазами. Что такое Изабель говорила о древней поэтессе, любовнице и женщин и мужчин? Энни представила Тэсс и Уилкса у стены прачечной. Она представила, как Изабель прижимает ее к кирпичной стене: на что это могло быть похоже – чувствовать своей голой кожей голую кожу Изабель? Она ощутила смертельный страх; сначала у нее перехватило дыхание, потом она вдруг задышала часто и прерывисто.

…На следующее утро Энни делала свою работу медленно, словно не чувствуя ничего вокруг. Она таскала собственное тело, словно тяжелый куль, не как что-то живое, а как навьюченную на нее тяжесть. К обеду она совершенно вымоталась и попросила у кухарки разрешения пойти к себе часок отдохнуть. Она плохо себя чувствует, сказала Энни, и это была правда.

Она мгновенно провалилась в тяжелый сон без сновидений, пока чья-то рука на ее плече и звук ее собственного имени, похожий на стук камня по полу, не разбудили ее. Энни открыла глаза. Ее имя погремушкой еще трещало у нее в ушах.

– Энни, Энни… – Изабель, стоя с ней рядом, трясла ее за плечо. – Энни, проснись…

– Что такое, мэм? – Энни с трудом попыталась подняться и сесть, но не смогла и снова упала на подушку.