Я встала и вышла из кафе. Потом оглянулась, он шел за мной… Потом… – Эва замолчала.

– И? – у меня покалывало в кончиках пальцев.

– Я не хочу об этом говорить. – И она закрыла лицо руками.

– Эва! – я погладила ее по плечу. – Говори! Пожалуйста…

– Он потянул меня в кусты и стал кричать, что я – идиотка, что я не понимаю опасности, которая мне угрожает, что я должна уехать с ним… Он схватил меня; я ударила его, вырвалась и убежала. Все! – выдохнула Эва.

– Чем ты его ударила?

– Рукой, естественно, – немного удивленно сказала Эва. – Хотела вмазать ногой в пах. Но Машка… не дала бы. Из-за живота неудобно. А так бы вмазала.

Все не сходилось и это было ужасней всего. Если Эва сидела там – в «Маргарите», то как труп мог оказаться в реке, которая находилась значительно дальше. Или он встречался с кем-то еще? Сразу после Эвы? Встретился и его убили?… Но за что? Как Раймон-Марсель вычислил, что Эва приехала к себе в родной город? Почему он не связался с ней раньше – там, в Париже, а проделал такой длинный путь, чтобы сказать ей – возвращайся обратно в славный город Париж на Сене и я решу все твои проблемы? Чего он ждал? Или с чем тянул?

– Ты раньше видела его?

– Кого?

– Ну, этого Раймона.

– Н-не, – Эва потрясла головой. – Первый раз.

– Ты уверена?

– Уверена.

– Точно?

– Ты что меня за полоумную принимаешь, – рассердилась Эва. – Я же говорю? Первый раз его видела.

– А он тебя – получается нет!

– В смысле?

– Ты же сказала, что он сразу попросил тебя уделить ему время. Не спросил, как тебя зовут? И кто ты?

– Не спросил.

– Значит, он тебя знал. А ты его нет.

– Са-а-шка! – слезливым голосом протянула Эва. – Кончай всю эту бодягу.

«Кончай всю эту бодягу» – эта фразочка была одной из самых любимимых Эвиных, еще с тех – до парижских времен.

– Я сама-а-а ничего не знаю. А ты меня тут пытаешь, как будто бы я этого Раймона убила. А я его не убива-а-ла. Понимаешь это или нет? Я уже ничего не хочу, только Машку спокойно родить. Но мне и здесь покоя нет. Может, мне в Ветланке утопиться и дело-о с концом.

Эва плакала, размазывая по щекам злые слезы.

– Прекрати! Не реви! – строго осадила я. – Тебе вредно плакать. И вообще… слезами тут не поможешь. Я тебя ни в чем не подозреваю, просто уточняю некоторые обстоятельства. И все.

– Да… выясняешь, – Эва шмыгнула носом. – Меня хочешь извести. – Она снова скривила рот, словно опять собираясь заплакать, но я вспомнила, что я всегда была за старшую. Эва в положении и толку от нее мало. А я должна думать о Машке.

– Все. Прекрати! Мучать я тебя больше не стану. Женщина. Которая тебя преследовала. Она – кто?

– Да я откуда знаю, просто сумасшедшая. Прицепилась ко мне и все!

Я задумалась. Сумасшедшие не летают за своими жертвами в другие страны. Тогда это уже не сумасшедшие, а настоящие маньяки. Зачем ей нужна Эва? Может быть, у нее хотят отнять ребенка и отдать в другую семью? Кто-то положил глаз на Машку? Международная организация по усыновлению-удочерению? Сейчас это модно. Передают детей как посылки – туда-сюда. Эва – здоровая женщина и ребенок у нее должен быть здоровым, и кто-то захотел этого малыша…

– Ты делала анализы?

– Какие анализы?

Эва всегда была глупой красоткой, а я умной и отвественной.

– Обычные. Крови, мочи. Машка растет нормальной… без отклонений?

– Какие отклонения, – обиделась Эва. – Она у меня как крепкий орешек. Пьет, ест. Все показатели нормальные.

– А где ты делала анализы?

– В частной клинике.

– Может быть, там работал этот Раймон-Марсель? И ты встречалась с ним в этой клинике? Просто не помнишь? Он посмотрел твои анализы и…

– Нет, – твердо сказала Эва. – Я бы его узнала.

– Может, он просто проходил мимо?

– Этого я уже не знаю. Мы так и будем здесь сидеть? – обрушилась на меня Эва. – Машке вообще-то уже спать пора. Где ты меня пристроишь? В гостиницу я не пойду!

– Гостиницы отпадают, – согласилась я.

Я задумалась. Можно было позвонить Милочке и попросить ее принять нас на одну ночь. Милочка откликнется. Она сердобольная. Я набрала Милочкин телефон.

После долгой трели я услышала ее веселый голос.

– Алло!

Это «Алло» было таким звонко-раскатистым, что я сразу поняла – она не одна.

– Саш! Ты чего молчишь?

– Ты не одна?

– Не одна, – подтвердила она. – У меня Паша. А что ты хотела?

На заднем плане слышалась музыка и мужской голос, напевающий «увезу тебя я в тундру, увезу…» Голос принадлежал Паше.

– Я с Эвой!

– Нашлась?

– Да. Но у нас проблема – негде ночевать.

– А гостиницы?

– Нам туда нельзя. Никак.

Милочка въехала в нашу ситуацию сразу и даже не стала переспрашивать, почему «никак».

– Тогда ко мне.

– А Паша?

– А мы уедем. К нему. Вы сразу приезжайте. Пока мясной пирог не остыл.

– Ты же раньше не любила готовить?

– Ну так раньше-е-е, – протянула Милочка. И я поняла, что у нее началась другая жизнь.

После всемирного потопа Ной спасся и зажил по-другому.

– Едем. Скоро будем у вас.

Пирог остыл самую малость. Милочка положила его на сковородку, сковородку накрыла крышкой и обмотала сначала газетой, а потом – старым зимним пальто – «для тепла» и он был еще теплым и ароматным, когда мы приехали. Милочка медленно, бережно распаковывала пирог, как зимний букет роз, обернутый целофаном и бумагой, чтобы цветы не подвяли и не прихватились морозцем.

– Вот, – торжествующе сказала она. – Мой пирог. Эва, это – для тебя. Я помню, ты всегда была такой…

Я понимала, что хотела сказать Милочка – «феерической девушкой, той, за которой всегда тянулся шлейф поклонников», но вместо этого она выпалила:

– Красивой. Правда, она настоящая красавица?

– Правда, – подтвердил Павел веселым голосом. Но при этом он смотрел на Милу, а не на Эву.

– Очень хорошо, что вы приехали, – затараторила Милочка. – А мы как раз собрались уходить. К Паше. Смотреть фильмы… правда, Паш?

Павел Николаевич был исключительно сообразительным молодым человеком, и ему ничего не надо было повторять дважды.

– Правда. У меня новый фильм Иньярриту. С Хавьер Бардемом. Мы как раз собирались сегодня вечером его посмотреть.