на геометрические формы кристаллов. За то время, пока погибал десантно-штурмовой корабль легиона, поза смертного полностью изменилась. Теперь он стоял с абсолютно прямой спиной и расправленными плечами, будто в присутствии напуганного подчиненного. Его губы сложились в нечто между состоянием нервного паралича и надменной усмешкой, а глаза стали черными завитками в ткани материума.

— Меня зовут не Манев, — сказал человек. Голос смертного напоминал расселину, что уходила глубинами в сам варп. — А вот вы — Жатва.

«Император Сомниум»

— Позволь мне первым поздравить тебя с недавней победой.

Император снова принимал Льва в парадном зале своего флагмана. Череда царственных золотых покоев возносила понятие грандиозности на совершенно немыслимую высоту — столь богато они были украшены, что, как и в случае с самим их хозяином, в голове никак не складывалось какое-то конкретное впечатление помимо чувства смиренного трепета. При этом не менее величественные вестибюль и коридор, способный вместить целую процессию, Эль’Джонсону почти не запомнились — словно часть его всегда находилась здесь, с отцом, в этих покоях, которые не покидала и никогда не покинет.

— Благодарю, — ответил он.

— Ты не первым из братьев занял свое место подле меня, но по количеству побед тебе нет равных. Даже Хорус тебе завидует.

— Хорус вдохновляет, — сказал примарх. — Магнус посвятил себя наукам, Лоргар же несет свет заблудшим душам. Робаут ваяет миниатюрный Империум, где его имя славят наравне с твоим. Я оставил позади вдвое больше миров, чем любой из братьев, но каким будет мое наследие? Пепел и мрак?

Как часто бывало, Император надолго задумался, прежде чем ответить.

— Во времена древнего Гипта жила императрица по имени Хатшепсут. Судя по уцелевшим источникам, она была неординарной личностью и сильным правителем. Она возродила свое царство после кровавой войны и вражеской оккупации, при ней возводились прекрасные монументы, а народ процветал. Хатшепсут заново собрала гиптский флот и с его помощью сначала вернула захваченные земли старой империи, а затем сама выступила против наций-угнетателей.

— Параллели трудно не заметить, — хмыкнул Лев.

— Однако пришедший после нее к власти Тутмос Третий сделал все, чтобы искоренить наследие Хатшепсут. Ее имя извели со всех памятников, ее деяния и триумфы вымарали со страниц летописей. Даже ее тело вынесли из императорской гробницы.

— Почему, если ее правление было таким успешным?

— Потому что преемники завидовали ей, жаждали ее славы себе. Порой прошлое несет слишком много проблем, чтобы увековечивать его в камне, восславлять статуями… или золотыми аквилами имперского знамени. Порой его лучше уничтожить, чтобы не осталось ничего, кроме пепла и мрака.

— Но история все же помнит эту императрицу.

— Потому что у Тутмоса Третьего не было своих Темных Ангелов.

Глава седьмая

I

Лев изогнулся, чтобы быстрее выхватить меч, и нажал руну активации в тот же миг, как острие клинка вышло из ножен на ширину расщепляющего поля. Движение примарха немедленно превратилось в выпад — горизонтальный удар, который рассек обратившегося тварью Манева от плеча до плеча.

Тело капитана зарябило, когда меч прошел сквозь него. Высокомерная ухмылка нечеловечески широко растянулась, она словно разорвала и поглотила лицо Ластоя. Вслед за головой эта брешь в реальности всосала и дрожащее тело офицера, вытянувшееся наподобие щупалец какого-нибудь книдарского слизня. Потом трещина резко закрылась, оставив после себя смрад всех миров, что погибли от руки примарха. Эль’Джонсон сощурился, как охотник, сужая поле обзора, и заметил след потусторонних энергий, возникший при телепортационном скачке через зал.

Тварь появилась в тылу отряда муспельских солдат — просто шагнула из ниоткуда, будто из-за невидимого занавеса. По опаленному мундиру капитана змеились силовые разряды, а кожа закоптилась, как при прыжке над костром, отчего на лице четко выделялись пустотно-черные провалы глаз и варикозные жилы. Впрочем, Манен все так же ухмылялся и уже тянул из кобуры болт-пистолет.

— Этот предатель попирает власть вашего законного губернатора.

Ластой не повышал голос, однако Лев ощущал, как с каждым словом из монстра сочится пси-энергия, и стоявшие рядом бойцы впитывали ее, как черные камни вбирают солнечный жар.

— Отставить! — приказал им Эль’Джонсон.

Нацеленные в него лазерные ружья дрогнули.

— Вы — солдаты Императора! — рявкнул Манев, и колебавшиеся муспельцы, ошеломленные грубым пси-ударом, снова вскинули оружие. — Убить его!

Установленные в конце зала батареи «Рапира» со спаренными мультилазерами открыли огонь, подняв шум, похожий на звук работы двух ацетиленовых горелок в помещении с низким содержанием кислорода. Каждую секунду из собранных в пакеты стволов вылетали сотни жгучих, как звезда, лучей. Казалось, от такого плотного шквала невозможно уйти, но Лев уклонялся от всех смертоносных выстрелов.

Мгновение спустя все бойцы во взводе Манева открыли огонь. Правда, их жалкие потуги ничего бы не изменили, да и опоздали они на пару драгоценных секунд.

Когда яростный вихрь лазерных разрядов засверкал на броне примарха, его меч уже пронзал первого солдата. Эль’Джонсон тут же выдернул клинок из поджаренного трупа, окутанного кровавым паром. Кто-то попытался воткнуть штык в бедренное сочленение его доспеха. Описав мечом полный круг, Лев парировал выпад, раздробил все кости в обеих руках противника и рассек напополам его ружье. Конечности бойца теперь больше напоминали сплюснутые щупальца, однако он сумел расстегнуть кобуру и вытащить пистолет. Сокрушив его лицо головкой рукояти, владыка Темных Ангелов развернулся и взмахом наотмашь срезал разом троих муспельцев, как стебли сорняка.

На поле битвы любой примарх становился божеством, ведь Император сотворил их своей геноалхимией, дабы они завоевали для Него всю Галактику. Эль’Джонсон уже много раз сталкивался с врагами-людьми — безмерно горделивыми, чересчур невежественными или слишком далеко ушедшими с пути здравомыслия, чтобы покориться Терре и принять Его замысел в отношении человечества. Смертные не могли выстоять перед созданием вроде Льва. Объятые ужасом, они застывали на месте, даже когда в них летели болтерные снаряды и впивались лезвия мечей. Вкупе с очевидным воинским превосходством это делало Легионес Астартес силой, не имеющей себе равных, а сам повелитель