— Спасибо большое, — я отмерла, только когда из моих рук хлеб взяла знакомая девочка.

— Лана, правильно? — уточнила я у нее, улыбнувшись.

Девушка замерла и густо покраснела:

— Вы запомнили мое имя, ваша светлость?

— Ты была слишком храброй у ворот замка, чтобы забывать твое имя, — ответила я, украдкой выдавая ей дополнительную булку. — Я сдержу свое слово. Но на сегодняшний день это все, что я могу сделать для вас.

— Это уже больше, чем кто-либо когда-либо для нас делал, ваша светлость, — прошептала Лана, прижимая хлеб к груди. — Спасибо.

Она поклонилась мне еще раз и стрелой кинулась сквозь толпу, чтобы не мешаться другим.

А у меня сердце сжалось от жалости.

Телега хлеба опустела слишком быстро. Некоторым досталось по две буханки, но разве этого достаточно? Все те катаклизмы, который описала Пифаль, должны были убить почти весь урожай. Совсем скоро им вновь нечего будет есть.

— Пора выдвигаться дальше, — сообщил мне один из воинов, помогая спуститься с телеги, когда хлеб закончился.

Жители деревушки, названия которой я не знала, вновь высыпали на улицу. Отнесли полученные пайки в дома и вышли проводить нас взглядами и поклонами.

А потом…

— Боги, храните герцогиню! — грянул первый голос.

— Храните герцогиню! — поддержали его хором остальные.

Я застыла на ступеньке кареты, обернувшись к людям. Сердце пропустило удар, а на глаза навернулись слезы.

Подготовка к грядущему приему началась еще с ночи. Шум в замке стоял такой, что казалось, будто никто не спит. Я долго ворочалась в кровати, не в состоянии сомкнуть глаз. Перед мысленным взором все еще стояли лица крестьян из всех трех деревень. История с оружием повторилась. И в следующих поселениях я говорила куда уверенней, голос не дрожал. А хлеб, выделенный герцогом, полностью успокаивал недовольных.

Меня не отпускало чувство, что Роналд Этьен просто воспользовался мной. Моими руками угомонил тех, кто уже был готов поднять бунт.

Отвратительное ощущение. Несмотря на то, что я сделала хорошее дело. По-настоящему хорошее.

В какой-то момент я просто отключилась. Но утром отдохнувшей себя не ощутила. Пифаль опять разбудила рано и развила бурную деятельность, попутно рассказывая, что будет происходить сегодня.

Меня купали, натирали кожу маслами, одевали, завивали волосы и делали макияж. Я будто попала в спа-салон, где все включено. В том числе и сплетни.

— Гости уже прибывают, — приговаривала женщина, расставляя передо мной шкатулки с драгоценностями.

— Будет очень много влиятельных и знатных людей, — с намеком на то, что нельзя упасть лицом в грязь, добавляла женщина, подбирая серьги, которые лучше подойдут под светло-голубое платье с серыми вставками по бокам юбки.

— Сегодня я не смогу постоянно быть с вами, — отмечала Пифаль, остановившись на серебряном гарнитуре с аквамаринами.

Я только слушала, кивала, а сама то и дело бросала взгляды в сторону зеркала. Отражение Адель. Но мое сознание. Привыкнуть к этому не так уж и просто. Я бы сказала, вообще непросто.

— Почти все, — где-то ближе к обеду проговорила женщина, когда я от скуки вновь развернула карту материка. — Оставьте это пока. Вам нужно сосредоточиться на другом.

— Мне нужно просто пережить этот прием, — отмахнулась я. — Не думаю, что будут какие-то сложности.

— Пусть боги вас услышат, — со вздохом отозвалась она.

Я только украдкой бросила на служанку взгляд и отвернулась. Не уверена, что местные боги меня слышат. Иначе они бы уже быстренько подсунули мне под нос местонахождение и потерянной принцессы, и сильного волшебника.

Стук в дверь раздался еще через полчаса. Пифаль подорвалась, в последний раз поправляя мое платье, прическу, и довольно улыбаясь. А потом поспешила открыть дверь, за которой стоял не кто иной, как герцог собственной персоной.

— Леди Этьен, вы готовы? — самым безразличным и холодным тоном поинтересовался мужчина, спокойно переступая порог комнаты. А ведь его никто даже пригласить не успел.

— Готова, — я встала с пуфика у трельяжа и окинула взглядом мужа принцессы.

Хорош.

Сейчас я могла оценить герцога со стороны. Без влияния всех факторов его характера.

Единственное, мне казалось, что наряды для всяких приемов и балов у супругов должны быть в одинаковых тонах. Но, увы, я ошиблась. На герцоге красовался бархатный темно-алый сюртук, наброшенный поверх белоснежной рубашки со стоячим воротником.

Как по мне, бордо с нежно-голубым совершенно не сочетались. Но кто знает, может, в этом мире совершенно другие убеждения на этот счет.

— В таком случае позвольте вас сопроводить, — он протянул руку, не склонив головы.

Фраза, сказанная герцогом, будто была вопросом. Но по факту — просто формальностью. Отказать я не могла.

— Конечно, — играя в ту же игру, отозвалась я. Забрала у Пифаль бело-голубой веер и невольно скривилась.

В памяти всплыл урок о веерах. А точнее, о том, что означали их цвета. Белый — невинность, а голубой — верность.

Надеюсь, лорд Этьен в этом ничего не понимает. Иначе какой-то уж слишком жирный намек.

Мы вышли рука об руку, медленно, будто никуда не торопились. И это действовало на нервы даже сильнее, чем я могла представить.

— Как прошла ваша вчерашняя поездка?

Я косо взглянула на супруга принцессы и пожала плечами:

— Мне казалось, вам уже успели обо всем доложить. Разве не так?

— Так, — спокойно подтвердил он. — Но разве вам нечего добавить?

— Помимо того, что ваш народ недоволен тем, что вы потакаете возникающему голоду? — хмыкнула я, прислушиваясь к тому, насколько далеко от нас отстала Пифаль.

А то опять придется слушать если не упреки, то вздохи о том, что я порчу судьбу Адель такими высказываниями.

— Хотите помочь народу — так помогите, — неожиданно предложил герцог. — Сегодня на приеме будет много людей со своими землями и полями, которые уцелели в дни засухи. Договоритесь о выгодной поставке зерна, леди Этьен.

Я слышала сарказм и начинала злиться.

— Разве это не ваша обязанность, дорогой супруг? — процедила я сквозь зубы. — Заботиться о своих людях.

— Никто не говорил, что я буду бездействовать, — пожал он плечами. Ровно так же, как я это сделала несколько мгновений назад. — Но кто знает, возможно, молодой герцогине удастся добиться большего на этом поле боя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ И опять этот шутливый тон, от которого у меня руки затряслись.