Ее глаза, казалось, искали что-то неразличимое в ночной темноте. При свете ночных фонарей лицо смутно белело, рот был полуоткрыт, точно от удивления. И еще, она почему-то была в пижаме и босиком. Мицуру хотел приподняться, Но не смог пошевелиться, казалось, в тот момент, когда его лизнула собака, он лишился последних сил. Женщина остановилась у сосны, под которой лежал Мицуру, будто задумавшись о чем-то, потом глянула вниз и спросила:

– Ты где? – Не дождавшись ответа, она принялась ходить вокруг сосны, приговаривая беспокойно и с легким придыханием: – Хде? Хде? – как будто кто-то прятался от нее под ветвями. Вероятно, потому, что свитер Мицуру, цвета хаки, слился с пожухшим дерном, женщина совершенно не догадывалась о его присутствии. Опасаясь, что она вот-вот наступит на него, Мицуру спросил:

– Играем в прятки?

– Вот ты где! – простодушно обрадовалась женщина и навалилась ему на спину, придавив пышной, жаркой грудью. Если она сама не знает, где находится, как она догадалась, что он здесь?

Женщина грела теплом своего тела его озябшую спину, как вдруг, будто вспомнив о чем-то важном, вскочила и, точно на невидимом поводке, пошла вниз по склону. Тело Мицуру, только что бывшее тяжелым, словно налитое свинцом, неожиданно стало легким, как шар, наполненный горячим паром. Казалось, стоит ему набрать воздуха в легкие, и он взлетит. Мицуру поспешил вслед за женщиной. Под телом, превратившимся в воздушный шар, два протеза вместо ног. Передвигая их и не соприкасаясь непосредственно с землей, он заковылял, ступая по устилающему землю воздуху. Эти странные протезы заставили его забыть не только, где он находится, но и что он идет. Мицуру подумал, что женщина, судя по всему, оснащена такими же протезами. Она тоже не ступала по земле.

Она свернула в узкий, темный, безлюдный переулок, поднялась по лестнице старого многоквартирного дома, похожего на Ноев ковчег, остановилась на лестничной площадке, освещенной оранжевой лампочкой, и только тогда обернулась в сторону Мицуру. Веки были полузакрыты, зрачки сквозь длинные ресницы поблескивали оранжевым. Она вся промокла под моросящим дождем и мелко дрожала, поэтому Мицуру сказал:

– Смотри не простудись! – Затем он решил, что надо спросить о главном: – Где мы?

Женщина молча протянула руку, вцепилась в ладонь ступившего одной ногой на лестничную площадку Мицуру и потянула его, точно ведя куда-то за собой.

Если б в тот момент Мицуру спустился по лестнице, он бы не встретил ее во второй раз. В таком случае они бы не плыли сейчас вдвоем на корабле. Но тогда Мицуру подумал, что, какая бы ни была ему уготована западня, он должен побыть еще хоть немного рядом с ней. Если ему будет дано вновь насладиться ее теплом, которое давеча согревало его спину, он согласен на все, ему безразлично, что бы ни угрожало. Под защитой галлюцинации он свободен от всякого стеснения, его уже ничем не проймешь. Они оба, точно мужчина и женщина из сна, не знали ни смерти, ни боли. Ему казалось, что каждый из них снится другому. Он уже как будто очнулся от наваждения, но, покоряясь ей, вновь оказался во власти галлюцинаций. Только сменились декорации. Но ведь и в снах мы нередко мгновенно переносимся с места на место. Порой даже случается превратиться в другого человека. Но хоть он и был уже на новом месте, дождь по-прежнему моросил.

Мицуру помнит горячее прикосновение ее руки. Помнит, как впились ее накрашенные алым лаком ногти в его ладонь. Когда они поднялись на два этажа выше, женщина остановилась.

Выше – потолок, впереди – покрытая ржавчиной дверь. Дверь не заперта. Никто не упрекнет во сне за незаконное вторжение в чужое жилище. Если войти в комнату, вновь сменятся декорации.

– С возвращеньицем, – пробормотала она уныло, отпустила его руку, небрежно скинула мокрую пижаму, вытерев об нее испачканные ступни.

Она осталась в одних черных трусиках, голые груди косили в разные стороны. Тени глубоко врезались в обнаженное тело, освещенное бледным светом уличных фонарей, проникающим в окно. Мицуру только сейчас осознал, как она выглядит. Вздернутый нос, пухлые губы, от переносицы до самых кончиков глаз змеящиеся брови, родинка на переносице, чуть левее. Но во всем ее облике не за что ухватиться. Глаза раскрыты, но только для того, чтобы видеть сны. Эти глаза заворожили Мицуру, заставили следовать за ней.

Она продолжала стоять с отсутствующим видом.

– Где мы? – спросил Мицуру.

Ее лицо застыло, ничего не выражая. Она слышала голос Мицуру, она его видела, но, казалось, ответить может, только оставаясь внутри своего сна. Но что тогда означал ее поступок там, под сосной? И эта рука, протянутая ему на лестнице?

Она тоже пыталась вырваться из сновидения. Свет, озарявший сон, постепенно гас, и все, что она видела до сих пор, сходило на нет. Возможно, она вот-вот погрузится в пучину глубокого сна, в котором царит непроницаемая тьма. Как была голой, она легла в постель, застонав, натянула на себя одеяло и сомкнула веки. Мицуру помнит, как по ее примеру содрал с себя мокрую, грязную одежду. Но что было дальше, поглотило забвение. После нескольких часов беспамятства вспыхивает новая картина.

Комната, освещенная громадным диском солнца. На белом, обклеенном коленкором потолке неожиданно вспыхнула радуга. Определенно, это не сон, не галлюцинация. Хотя бы судя по тому, что его мучила ужасная мигрень. Он лежал на акриловом ковре, завернувшись в где-то подобранную газету и сверх того накинув на себя полотенце и женский свитер. С трудом приподняв тяжелую голову, он оглядел комнату, в глаза бросился плюшевый тюлень. Точь-в-точь та собака, поднявшаяся на холм посреди пустыни. Дальше он заметил маленькое трюмо и стерео размером с тюленя. На раскладном столике открытый пакет молока и узкая вазочка с увядшей желтой розой. На стене картина, на которой неизвестный художник изобразил женщину, спящую в пустыне. Не слишком похожа, но, скорее всего, моделью послужила та, что лежала сейчас посреди кровати, погрузившись в беспробудный сон.

Желая убраться из этой комнаты прежде, чем она проснется, он натянул лишь наполовину высохшие штаны, просунул голову в свитер. Вчера вечером было глубоко безразлично, чем все обернется, но наутро он вдруг забеспокоился, как бы не оказаться втянутым в какие-нибудь неприятности, и решил бежать как можно быстрее. Он смутно помнил, каким образом проник в квартиру, но не мог придумать оправдание своему поступку. Наверняка она не помнит, что делала после того, как вышла из квартиры, и до своего возвращения. Другими словами, для нее Мицуру всего лишь человек, противозаконно вторгшийся в ее жилище. Сможет ли он, не имевший никакой определенной цели, ну там ограбить ее или изнасиловать, дать убедительное объяснение, что делает в ее квартире? Самая лучшая стратегия, которая приходила ему в голову, это потихоньку улизнуть. Нет преступника, нет и преступления. Между ними ничего не было. Эта странная встреча должна остаться во сне под семью печатями и быть предана забвению. И все же…

Надев носки и собираясь выйти из комнаты, Мицуру не удержался и заглянул в лицо спящей. Он вдруг встревожился: а так ли уж крепко она спит? На расслабленном лице проступала слабая улыбка. С удивлением он ощутил ностальгию. Как будто повстречался с ней через пять, через десять, нет, после долгих-долгих лет разлуки. Как будто ее образ был запечатлен в глубине его памяти, такой яркий, что ему почудилось – когда-то она была его сестрой или, быть может, любовницей. Более того, у него было чувство, что пять, десять лет назад, нет, много раньше, она выглядела точно так же, как сейчас. Его спина сохраняла тепло, какой-то щекочущий, свербящий след от прикосновения ее сосков.