До встречи с ним инициатива в любых делах всегда была моим основным двигателем, лучшим помощником во всем, за что бы я ни бралась. Но в этих отношениях она превратилась в моего злейшего врага.

Наказуема ли женская инициатива в отношениях? В моем случае — сполна! Во многом потому, что моя инициатива воспринималась им не как готовность идти навстречу, а как слабость, как сигнал того, что я больше в нем нуждаюсь, и проигранная мной борьба за лидерство. Скорее всего, еще в детстве его самолюбие было изранено постоянными стычками со сверстниками или даже ребятами постарше в попытках доказать свое превосходство, потребностью в постоянном соревновании за право быть первым, необходимостью всегда и всем доказывать, что он — лучший. Это все глубоко проникло во все сферы его жизни и подсознания, и от этого даже в личной жизни он с трудом разделял партнерские отношения с лидерскими замашками.

Я: — Ты когда-нибудь катался на лошади?

Он: — Нет, не приходилось.

Я: — Ну, значит, хоть в чем-то тебя смогу опередить.

Он: — Я ведь не играю в то, во что не умею. И потом я скорее разобьюсь, чем проиграю! Я все выжму из лошади!

Я: — Хорошо, если не наоборот. И ты мне нужен живым. Зачем мне такой грех на душу?

Он: — Я пошутил. Проигрывать тоже нужно уметь.

Прозвучало убедительно, но это было лишь в теории, на практике же проигрывать он не умел, как и уступать, да и особо не скрывал этого. И всегда злился, если что-то шло не по его сценарию, даже если это было справедливо и закономерно. Казалось, будто в его сознании еще с рождения было заложено утверждение: уступки и компромиссы — проявление слабости. «Проиграть» — да нет такого слова в лексиконе, проигрывать и уступать должны все остальные, желательно мне.

Соответственно, проявление инициативы с моей стороны говорило ему чуть ли не о моем ему поклонении, благодаря чему он не видел смысла в том, чтобы вкладываться в отношения, которые и так уже, по его мнению, были под его полным и строжайшим контролем. Вот только я никогда и не собиралась с ним ничего делить, а если даже между нами и проскальзывал какой-то соревновательный момент, то для меня это была, скорее, игра, развлечение, а для него — сигнал к действию, а именно к немедленному и беспрекословному отвоевыванию своей лидерской позиции, на которую я вдруг осмелилась посягнуть.

Я: — Я люблю спать у окна или у стенки, подальше от двери. Знаешь, я себя там чувствую как-то защищенно. И потом, если вдруг ночью на нас нападут какие-нибудь монстры, то первой жертвой станет тот, кто ближе, — ты, а я успею убежать…

Он: — Я сам всегда сплю у окна.

Я: — Ну, может, в порядке исключения ты уступишь мне мое привычное место? Или мне придется тебя столкнуть…

Я еще не успевала договорить, как он уже одним прыжком заскакивал на кровать и устраивался на своем привычном месте, вцепившись в подушку.

Бывало, он и по — другому проявлял свои диктаторские качества.

Он: — Может, ты приедешь ко мне сейчас?

Я: — Но ведь это далеко, и у меня еще есть незаконченные дела.

Он: — Но я хочу тебя видеть!

Я: — Я не приеду, но не потому, что не хочу, а потому, что просто у меня сейчас не получается. Неужели ты считаешь, что все всегда должно быть по — твоему?

Он: — Да, я хочу, чтобы все было так, как я скажу! Но если не получается, то я все понимаю.

И я цеплялась за эти «но» и «понимаю», как за спасательный круг. Даже в бытовых мелочах чаще приходилось уступать мне.

Я: — Выключи, пожалуйста, телевизор. Спать хочется.

Он(не отрывая головы от подушки): — Но я же его не включал. Вот ты и выключай.

Я: — Ну, как хочешь, я могу и с телевизором уснуть.

Он: — Я тоже.

Я: — Хорошо, тогда эти правила пусть распространяются и на все остальное. К примеру, я приготовила обед — я его и ем.

Он: — Нет, эти правила у нас распространяются только на телевизор, ну, еще пускай на радио.

Интересно было бы почитать какой-нибудь свод законов, составленный под его началом.

И даже сидя на пассажирском сидении моего автомобиля, он безоговорочно пытался мной командовать.

Он: — Сейчас поворачивай направо!

Я: — Но я не знаю этой дороги.

Он: — Ты просто поворачивай и все! Я дальше скажу, куда ехать.

И ведь будь кто-то другой на его месте, я бы даже ухом не повела, выбрав свой маршрут. Но ведь слушаюсь, еду, следуя его указаниям, пока он невозмутимо роется в моем бардачке.

Глупо отрицать, что мне нравилось такое очаровательное мальчишество. Я не видела какой-то угрозы для себя в его руководительских замашках, хотя, безусловно, они всегда присутствовали в наших отношениях.

Игра в одни ворота без какой-либо отдачи однозначно выматывает, и со временем начинаешь ощущать потребность в глотке свежего воздуха, чтобы восполнить эмоциональные потери. И, казалось бы, когда находишь такой источник, нужно, воспользовавшись этим, зарядиться, отдохнуть и идти дальше. Для меня таким источником новых эмоций были путешествия. Ничто так не стимулировало меня к постоянным разъездам, как его равнодушие. Но и в поездках, находясь вдалеке от него, мысли предательски стремились к образу ставшего уже близким человека. И любые расстояния стирались. Я делилась с ним всем, что со мной происходило, а он нравоучительно надо мной посмеивался.

Я: — Меня сегодня ограбили. Всегда считала, что в Дубае со мной такого уж точно не случится.

Он: — И что ты сделала?

Я: — Съездила в полицейский участок. Как-то же надо защищать свои права.

Он: — И что, ты в надежде, что их найдут?

Я: — Конечно, нет. Но лучше сделать что-нибудь, чем думать потом, что ничего не предприняла.

Он: — Успокоило тебя это?

Я: — Немного. А ты что бы сделал?

Он: — Ну, во — первых, сделал бы так, чтобы меня не ограбили, а если бы это и случилось, то подумал бы: какие молодцы, что смогли такое провернуть.

Я: — Может, еще догнал бы и расцеловал их за это?

Он: — Если бы мог догнать, тогда в полицейский участок точно не пришлось бы идти.

Я: — Ну, мне-то в платье и на каблуках не очень удобно бегать, хотя представляю, как повеселились бы прохожие.

Он: — Я бы тоже хотел на это посмотреть. Долго бы смеялся…

Но второй моей серьезной ошибкой было то, что, набираясь новых эмоций, со свежей головой и мыслями я снова чувствовала в себе достаточно энергии, чтобы повернуть ситуацию в нужное мне русло, тем самым наступала в очередной раз на те же грабли, вновь истощая себя до изнеможения и упадка сил. Мне никогда не хватало терпения, ведь, возможно, единственное, что нужно человеку, чтобы понять и по достоинству оценить другого человека, — это время. Нужно учиться ждать, ждать столько, сколько придется, возможно, целую жизнь, но только в этом случае можно добиться результата. Один человек как-то сказал мне: