- Это не понятие! - вмешался Саша Васильев. - Это - Якутия!

- Знаю, - гордо произнес Головко. - Ну и что же мне теперь с ней делать?

- Все, что угодно.

- Все?

- Все.

- Да ну, - сказал Головко. - Не верю я в такую Якутию. Ну ее к чертям!

- Бог не верит в свой мир... - ошарашенно проговорил Хек.

- Бог сам послал свой мир к чертям... - поражение прошептал Васильев.

- Ну и что? - раздраженно спросил Головко.

- Якутии больше нет, - ответил Хек. - Вы уничтожили ее. Отныне есть только идеальная возможность и реальность. А перехода нет. Нету Якутии!!!

- Жукаускас сказал мне, что я - предатель Якутии... - задумчиво сказал Абрам Головко. - Он сейчас блюет в тундре, а я стою у костра, смотрю в небо, вижу глаза разных существ, сижу на почве.

- Это вы-то предатель Якутии? - спросил Васильев. - А может быть, вы - Бог Якутии?

- Я? - удивился Головко.

- Вы! - воскликнул Хек и Васильев. - Помолчите шесть секунд.

- Да хоть семь, - сказал Головко.

Он не помнил, что такое секунда; какие-то лица были справа от него, их лбы светились голубоватым светом и их одежды были красными, как спинка некоторых рыб; он подумал, что сейчас начнут бить в гонг, или стучать палкой по табуретке, отмеряя время по правилам, принятым в этой стране, имя которой он не помнил, - но все получилось наоборот: въедливая тишь вгрызлась, как пушистый грызун, в его жаждущие звуков уши, вечное молчание заполнило все своей таинственной сумеречной глубиной, возможность пения пронизала пустой, неколеблемый ни одной мелодичной волной воздух, и величие вневременья наступило повсюду, застигнув всех, кто был в пути или в конце, и перевернула все цифры, обратив их в лица, светящиеся голубоватым светом, словно глубоководные рыбы, плывущие во тьме. И он не был, и ничего не слышал, и видел только целлофановый пакет, лежащий на траве рядом с куцым кустиком, и на этом пакете стоял маленький милиционер.

- Итак, - объявил Васильев. - Отныне вы - Бог Якутии. Таинство свершилось.

- Якутии? - спросил Головко.

- Якутии, - ответил Хек.

- А что такое Якутия?

Васильев и Хек посмотрели друг на друга в недоумении.

- Сложный вопрос... - сказал Хек.

- Не знаю, - признался Васильев.

- Но она есть?

Хек и Васильев переглянулись, изобразив на своих лицах непонимание и сожаление.

- Это трудно... - сказал Васильев.

- Неизвестно... - проговорил Хек.

- Возможно, - сказал Васильев.

- Существование Якутии в принципе недоказуемо и неопровергаемо. Она вырастает из всего, как подлинная страна, существующая в мире, полном любви, изумительности и зла. - Хек замолчал, щелкнул пальцами, потом продолжил: - Постигший Якутию постигает и все, а узревший Якутию узревает и себя. Кто хочет, тот поймет, ибо Якутия приблизилась. Развлекайтесь! Развлекайтесь! Развлекайтесь! Якутия есть внутри нас и вне нас. Она предвечна; она темна и неопределенна; она есть любовь. Имеющий Якутию в сердце и почках своих постиг все тайны и смыслы над солнцем. Таинство якутское приближается к Якутии, а Якутия существует под всем. Ибо так возлюбил Бог Якутии нас, что сотворил нам Якутию, чтобы мы были в Якутии, а Якутия в нас. И славен Бог Якутии - Абрам Головко! Ее Бог - ее сын, а ее сын - ее царь. Ее царь - ее дух, а ее дух - ее Бог. Я верю в Якутию, я есть я, а Якутия есть.

- Что вы мне тут мозги пудрите!.. - раздраженно проговорил Головко. - Опять какая-то хуйня.

- Верю, потому что хуйня! - гордо сказал Хек.

- Ну и верь. Мне этого не надо!

- Бог отказался от творения своего! - тут же хором воскликнули Васильев и Хек. - О, ужас, о, смерть, о, страх! Головко заплакал и сел на матрас.

- Софрон сказал мне, что я - предатель всей Якутии, что я - шпион, сволочь, сумасшедший. Что делать? Я не спас его, ему плохо, у него болит живот, печень... Его рвет там, на холодной чужой земле.

- Это вы-то предатель Якутии, - воскликнул Васильев, ударив Головко левой рукой по плечу. - А, может быть, вы - Бог Якутии?!

- Я? - спросил Головко.

- А почему бы и нет? Якутская АССР входит в состав Советской Депии, богатая республика, в которой добывают золото и цветы жэ. Она находится вон там в лужице рядом с зеленым камнем. Сделайте, пожалуйста два приседания, и этого достаточно.

- Конечно, - согласился Головко, встал с матраса и сделал два приседания.

- Вот и все, - удовлетворенно сказал Хек. - Вы - не Бог Якутии. Ничего у вас не получилось.

Это было, поэтому кончилось, но остался ядовитый, гнусный цветок. И везде была пульсация болезни, бездумье и бараний грех. Можно было именоваться Хрен. Головко застонал, сел на матрас, закрыл глаза и опять широко раскрыл их. Перед ним стоял Хек; костер догорел, и Васильев, сидящий на корточках рядом был одет в коричневый халат с желтой полосой.

- Праздник <Кэ>, - сказал Хек и взмахнул рукой.

- Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос... - попросил Головко, ударив себя двумя своими кулаками по голове. - Я прошу только одного, ищу только одно, жду только ответ.

- Готов, - сказал Саша Васильев.

- Кто Бог Якутии? Кто это?

- В принципе, Юрюнг Айыы Тойон, - ответил Хек, - а вообще, непонятно. Возможно, его нет.

- Избавьте меня! - закричал Абрам Головко. - Я больше не выдерживаю Бога!

- Молитесь, - сказали Васильев и Хек.

Хек подпрыгнул четыре раза, издал из себя какое-то сопение, поднял ногу, потом топнул ей по земле. Васильев подошел к человеку в желтой одежде, ударил его кулаком в спину, засмеялся и произнес: <Вы-же-бы-же. Вы-же-бы-же>. Потом он нагнулся, набрал в костре золы и засунул ее человеку за шкирку. Тот взвизгнул, встал на колени и стал пищать. Тут же все прекратилось; они все застыли в идиотских позах и больше не делали ничего. Саргылана и Елена, взявшись за руки, подошли к костру и запрокинули головы. Они начали петь, или выть, обратив свои прекрасные закрытые глаза в небо; и вся тундра вокруг как будто превратилась в один огромный гудящий колокол, или пустой старинный храм, в котором забытые миром монахи свершают свою службу; и небо, блекло развернутое над всем, что здесь было, стало непроницаемым и непостижимым, словно гениальный дирижер, и было непонятно, то ли небо рождает эти странные диссонансные прекрасные звуки, то ли они в самом деле исходят из глоток двух жриц, обращающих природу и реальность в музыку и свет. Они пели так, как будто хотели изменить чей-то лик и зародить новый мир. И даже когда их пение прекратилось и они подняли руки вверх, эти пронзительные звуки воистину существующего невероятия все равно остались повсюду: и на поверхности луж, и внутри шерстистых цветков, и в сердцах всех людей, и в душах всех существ. Тут же Хек и Васильев подошли к Саргылане и Елене, и все стали в ряд.