Такой ход событий весьма типичен для военных действий в пустыне и межплеменных распрей. Но в данном случае историки встревожились, обнаружив царей Шумера и особенно Элама так далеко от дома. Между тем мы можем быть уверены, что Авраама это вовсе не удивило. Борьба за политическое господство в Южной Месопотамии между аморитами и Эламом была для него с детства привычной. Вполне вероятно, что выдвинутое предположение о переходе Ура из сферы влияния аморитов и царя Ларсы к протеже эламитов, царю Исина, определило решение отца Авраама мигрировать на север. Но борьба между аморитами и эламитами продолжалась.

Новая конфедерация Вавилона удерживала северную часть Нижней Месопотамии под управлением царя Сумула-Эля, который пришел к власти после смерти Суму-абума, и эта конфедерация была аморитской. Но южнее усиливалось влияние эламитов. Мы не знаем точных деталей, хотя Аврааму они, безусловно, были известны. (Но мы знаем то, чего не знал Авраам: через тридцать лет царь Элама не только подчинит себе Исин, но и сделает своего сына правителем бывшего оплота аморитов Ларсы.) Нас не должно удивлять, что царь Элама, господствовавший на нижнем Евфрате, завоевывает аморитские племена пустыни до самой долины реки Иордан. А последние исследования запутанной хронологии именно этого периода даже выявляют двадцатилетний разрыв между правлением Суму-абума и его преемника Сумула-Эля в Вавилоне, разрыв, который мог означать существование периода, когда Элам господствовал над всей Месопотамией южнее сегодняшнего Багдада. Вполне могла существовать эламитская империя, протянувшаяся почти до средиземноморского побережья, где находились города, входившие в египетскую сферу влияния. Египет все это время не проявлял интереса к удаленным от побережья районам Сирии и Палестины. Даже в прибрежных городах египетские интересы были чисто коммерческими, но сами города были достаточно сильны, чтобы воспрепятствовать нападению со стороны эламитской конфедерации, хотя они находились в самом конце очень длинных линий связи и вряд ли могли рассчитывать на скорую военную помощь из Египта. В любом случае Сесострис III в это время был занят на юге, ведя затяжную кампанию против негритянских племен Судана.

После успеха Авраама против уходящей армии Элама мы больше ничего не слышим о дальнейших авантюрах эламитов в Палестине. Подошли к концу семьдесят лет, описываемых в настоящей главе. Можно предположить, что в последние годы Авраам со своим растущим племенем твердо закрепился в Палестине. Его народ поддерживает тесные контакты с родственниками на обширной территории, а его старшие сыновья – Ишмаэль и Исаак взяли жен соответственно из Египта и Месопотамии. Несомненно, он был доволен, когда в весьма преклонных летах сидел рядом со своим шатром под зелеными дубами Мамре[17] и казался себе патриархом и отцом своего народа. Собственно говоря, именно патриархом и отцом народа его считали последующие поколения.

Оглядываясь назад, он, должно быть, не видел больших перемен в мире, который он знал. Возможно, несколько усилился Элам, а Египет, где правила прочно закрепившаяся династия, мог считаться опасным при новом и весьма воинственном фараоне. Но, с другой стороны, Элам уже на протяжении многих поколений был великой силой на Востоке, а Египет никогда не вел серьезных кампаний дальше, чем расположены его медные рудники на Синае. Авраам не обладал даром предвидения и не мог знать, что будущее не принадлежит ни Эламу, ни Египту. Он никак не мог оценить важность событий, происшедших за его жизнь: появление на севере Малой Азии народа, имевшего колесницы, создание небольшой аморитской конфедерации вокруг нового города Вавилона и движение, в котором он сам принимал участие, аморитских племен в Палестину.

Хотя, возможно, он видел возможности, открывающиеся благодаря переселению его людей на запад. Разве не обещал ему Бог, что его семя будет многочисленно, как звезды, и он станет отцом множества наций? Хотя, конечно, ничего особенно выдающегося в таком обещании не было. Любой бог племени при любой возможности обещал славное будущее своим поклонникам. Замечательным было то, что в данном случае обещание должно быть выполнено.

Но, как и многие старики, Авраам, скорее всего, чаще думал о прошлом, чем о будущем. За свою долгую жизнь он прошел много сотен миль. Теперь, сидя под дубами Мамре и наблюдая, как скот пасется на зеленых пастбищах, он, должно быть, вспоминал детство, когда длинноногим нескладным мальчишкой забирался по ступеням зиккурата Ура.

Авраам – давайте это признаем – не является исторической личностью, поскольку не упоминается ни в одном современном ему документе и о нем рассказывается только в книге, написанной спустя много сотен лет после его времени. Однако, зная, как тщательно передавались из уст в уста генеалогические и исторические предания не имевших письменности людей, мы можем предположить, что такой человек действительно существовал и события его жизни были впоследствии записаны. Его эпоха – более сложный вопрос. Очевидно, он был аморитским правителем и его жизнь и перемещения должны вписаться в аморитскую историю (или, по крайней мере, ей не противоречить). В связи с этим представляется разумным сделать его современником образования аморитских царств вдоль Евфрата и появления крупных сил кочевников в Палестине. Оба эти события произошли в период, описанный в данной главе (см. «Археологию Палестины» Уильяма Фоксуэлла Олбрайта). Более поздняя дата была предложена на основании допущения о полной историчности его войны с Амрафелом и идентификации Амрафела из Сеннаара (Шумера) с Хаммурапи из Вавилона, 1792–1750 гг. до н. э. (см. главу 4). Но это ввергает нас в большие трудности с последующей хронологией.

Светловолосые ребятишки, родившиеся под сенью гор Северо-Восточной Англии, когда Аврааму уже исполнилось семьдесят лет, должно быть, играли с топорами раньше, чем начинали ходить. Долгие переходы по долине Лэнгдейл[18] они совершали на спинах своих матерей или на санях, которые везли мужчины либо в них были впряжены волы. Они шли от деревни вдоль берега озера, следуя по тропинке через лес. Когда вековые дубы остались позади, люди вышли на пустошь, заросшую вереском и осокой. Впереди было торфяное болото, и они выбрали другую тропинку, идущую вдоль склонов гор, покрытых объеденным овцами дерном. Выше склоны становились круче и переходили в скалы у Данджен-Гилла и Пайкса.

Там, где долина поворачивает на север, люди увидели летний лагерь. Дым от костров поднимался прямо в небо к низким серым облакам, которые почти касались вершины Лэнгдейл-Пайкс и скрывали верхнюю часть горы Боуфелл, что по другую сторону долины. (Боуфелл, Лэнгдейл и все остальные названия, конечно, являются современными, появившимися не более тысячи лет назад. Люди, искусно делавшие топоры в 1860 г. до н. э., безусловно, давали свои названия долинам и горам, которые имели столь же долгую жизнь в их преданиях, как современные названия в наших.)