Босх пододвинул Холлеру свой нетронутый хот-дог.

– Все это абсурд, – пробурчал он.

– Разумеется.

– Я имею в виду не торжество справедливости, а твои хитрости.

– Мои хитрости? Какие хитрости?

– Все это было подстроено. Ловушка для меня.

– Не понимаю.

– Ты, Мик, очень ловко пустил меня по следу. Дал мне понюхать приманку, зная, что я обязательно дойду в конце концов до городской тюрьмы и поговорю с Да’Куаном. Ты знал не только о свидетеле, опровергающем алиби Фостера, но и о том, где он был в это время. Знал, а мне не сказал.

Холлер, откусивший большой кусок второго бутерброда, попытался улыбнуться с полным ртом, но у него это плохо получилось. Прожевав, он стер горчицу с губ салфеткой.

– Когда будешь делиться со мной хот-догом в следующий раз, не добавляй, пожалуйста, столько горчицы.

– Ладно, запомню. Но не увиливай. Чего я не понимаю, так это почему Да’Куан, уже рассказав тебе правду о своем алиби, пытался обмануть меня на этот счет?

– Ну, может, он сначала боялся открыться тебе и проверял, стоит ли это делать.

– Опять какой-то вздор! Почему тогда ты ничего не сказал? Тоже проверял, можно ли мне доверять?

– Нет, конечно. Я хотел, чтобы ты вник в это дело самостоятельно и стал нашим независимым сотрудником.

– Независимым сотрудником? Чушь. Ты просто использовал меня.

– Возможно, и использовал. Но еще и дал тебе шанс.

– Какой шанс?

– Ты следователь по делам об убийствах. В Управлении полиции Лос-Анджелеса решили, что больше не нуждаются в твоих услугах. Но многим людям и организациям очень нужен опытный детектив.

Босх покачал головой и, положив руки на стол, подался к Холлеру:

– Почему же ты сразу не выложил мне все как есть, чтобы я сам сделал свой выбор?

– Ха! Прямо так и сказать тебе, что моего клиента обвиняют в зверском убийстве, какого город не видел с тех пор, как зарезали Николь Симпсон, что его ДНК совершенно случайно попала в тело жертвы и что он придумал себе фиктивное алиби, потому что его настоящее алиби состояло в том, что он провел ночь в мотеле с трансвеститом по прозвищу Синди? Да-а, представляю, какова была бы твоя реакция, если бы я выложил тебе все это сразу!..

Босх промолчал, чувствуя, что это еще не все. И он был прав.

– …А самое забавное заключается в том, что это невообразимое алиби теперь невозможно доказать, потому что, прежде чем я успел добраться до Синди, в одном из переулков Голливуда был обнаружен его труп.

Босх навострил уши. Еще один секрет Фостера, о котором он умолчал.

– Когда это произошло?

– В марте.

– До того, как Фостера арестовали по делу Паркс, или после?

– После.

– А точнее?

– Вроде бы через несколько дней.

Босх задумался, затем спросил:

– Кого-нибудь задержали?

– Когда я пытался выяснить это, подозреваемых не было. Как сейчас – не знаю. Поэтому, Гарри, мне и нужен детектив с опытом расследования убийств. Сиско начал было вникать в суть вопроса, но неудачно приземлился на мотоцикле и вышел из строя.

– Надо было рассказать мне все это.

– Вот я и рассказал.

– Я должен был узнать раньше.

– Ну, узнал теперь. Так ты берешься за это дело или нет?

Босх привык к мысли, что скоро умрет. Не то чтобы что-то угрожало ему извне или подвело здоровье. Нет, он был в отличной форме для своего возраста. Много лет назад он расследовал убийство, связанное с кражей радиоактивного материала. Он облучился; его лечили, после чего дважды в год – а в последнее время раз в год – проверяли рентгеном, и всякий раз рентгенограмма не выявляла никаких отклонений от нормы. Ни этот случай, ни какие-либо другие инциденты, произошедшие за тридцать с лишним лет его службы в полиции, не давали оснований думать о смерти.

Эта мысль была связана с его дочерью. Босх приступил к выполнению родительских обязанностей с опозданием. Он даже не знал о существовании Мэдди, пока ей не исполнилось четыре года, а жить у него она начала лишь в тринадцать лет. Это произошло всего пять лет назад, но за это время Босх сделал открытие, что родители видят своих детей не только такими, каковы они в настоящий момент, но и такими, какими они должны стать – как надеются родители – в будущем: жизнерадостными, нашедшими свое призвание, свободными. Такое ощущение возникло у Босха не сразу, но довольно скоро после переезда Мэдди к нему. Закрывая глаза ночью, он видел ее выросшей, красивой и уверенной в себе, счастливой, здоровой и бесстрашной.

Прошло время, она достигла того возраста, в котором он представлял ее себе. И тут его воображение перестало рисовать ее в будущем. Он решил, что кто-то из них двоих не доживет до того времени и он не увидит ее такой. Он не хотел, чтобы умерла она, и предпочитал думать, что на этом свете уже не будет его.

Вернувшись в этот вечер домой, Босх решил рассказать Мэдди о своей новой работе. Дверь ее комнаты была закрыта. Он постучал и попросил дочь выйти на несколько минут, чтобы поговорить.

Мэдди появилась одетая в пижаму, и он встревожился:

– Ты не заболела?

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Просто такое впечатление, что ты уже ложишься спать.

– Ну да, собираюсь лечь. Хочу накопить побольше часов сна.

– Что-что? Как это?

– Ну, как у зверей бывает зимняя спячка. Боюсь, я не смогу спать в палатке.

– А вещи собрала?

– Осталась кое-какая мелочь. Так что ты хотел?

– Будешь ужинать?

– Нет, я берегу здоровье.

Это, скорее всего, означало, что, поглядев на себя в зеркало и увидев там то, чего другие не замечали, она решила худеть.

– Мэдди, если ты не будешь есть, здоровья не прибавится.

– Кто бы говорил, – парировала она. – Сколько раз ты сам ничего не ел, когда расследовал какое-нибудь дело.

– Так это потому, что некогда было или кусок не лез в горло… Поужинала бы. Ничего с твоим здоровьем не случится.

Она сделала каменное лицо, давая понять, что не желает больше говорить на эту тему.

– Пап, я уж как-нибудь сама решу, ладно? Ты только за этим меня позвал?

Босх нахмурился:

– Нет, я хотел рассказать тебе, чем теперь занимаюсь, но это можно сделать и в другой раз.

– Нет-нет, расскажи, – попросила она, радуясь, что можно прекратить обсуждать ее питание.

– Хорошо, – кивнул он. – Помнишь, мы говорили не так давно о моей работе, и я тогда сказал, что расследование убийств для меня что-то вроде призвания и я никогда не смог бы работать на адвоката защиты типа твоего дяди?