– Ни на что ты не годишься, – пожаловался я. – Сборщик на конвейере, где тебя слепили, должно быть, страдал с похмелья и допустил ошибку в самый ответственный момент.

– Там нет сборщиков, которые могут страдать с похмелья, – сказала Люси. – Процесс производства напоминает выращивание. Линия полностью автоматизирована, там только два дежурных оператора…

– …которые страдали с похмелья как раз в тот день, когда тебя выращивали, – закончил я. – Хватит пудрить мне мозги, я хочу спать, а ты, будь добра, разберись самостоятельно. А если не сможешь, то завтра же засуну твои мозги в нашего киб-дворника, и будешь до конца жизни подметать дорожку перед домом.

Агизекар Тау проснулся незадолго до рассвета и легко, одним неуловимым движением поднялся на ноги. Как будто и не спал. Протянув в темноту руку, нащупал опору хижины, снял с деревянного костыля сумку с припасами, закинул ее за спину и закрепил ремешками за пояс, чтобы не болталась. Покончив с этим, Агизекар попрыгал на месте, резко повернулся из стороны в сторону, проверяя, не мешает ли что, и удовлетворенно вздохнул. Впрочем, собранная еще с вечера сумка была почти пуста: кое-какая охотничья снасть, кожаный мешочек с вяленым мясом, мешочек поменьше с сушеными корнями травы фарку, из которых готовят вкусный, придающий силы и бодрость духа напиток, да пара лепешек из тех, что испекла вчера его сестра Капили. Она его никогда не забывала, – даже после того, как по достижении возраста мужества Агизекар выстроил собственную хижину и стал жить отдельно. Правда, он хотел бы, чтоб лепешки испекла Флиенти. Но красавица Флиенти пока что не отдавала предпочтения ни ему, ни одному другому охотнику племени, продолжая готовить лепешки лишь для своих братьев, и о столь явных знаках внимания с ее стороны Агизекару приходилось только мечтать.

Наклонившись, он пошарил рукой между стенкой хижины и подстилкой из сухой травы, служившей ему постелью. Вот и копье. Если охота окажется удачной, то на обратном пути заплечная сумка будет куда тяжелей, чем сейчас. И, возможно, еще останется время завернуть к Голубому ручью – поискать разноцветные раковины для сестры… и для Флиенти.

Агизекар откинул полог на входе и шагнул из полной тьмы хижины в густой предрассветный сумрак, покрывающий поселок акимики-теру – лесных людей. Ему следовало идти направо – туда, где в полусотне шагов начинался Вечный лес. Но разве охотник, собравшись за добычей, минует Место собраний? Можно обидеть духов-покровителей и лишиться их защиты. А кто тогда поможет выслеживать зверей, кто укажет богатые дичью места и отгонит прочь халу – злых демонов голода и болезней? Кто будет ходатайствовать за бедного лесного жителя перед айту – богами сущего, и самим Айтумайраном – Великим Богом? И Агизекар решительно повернул в другую сторону.

Пройдя между рядами молчаливых, еле различимых в темноте хижин, он вышел на просторную площадку в центре поселка, где трава была начисто вытоптана сотнями ног во время веселых вечерних плясок и праздников очищения. В центре, в наваленных большой грудой диких камнях, был укреплен корявый сучковатый ствол высотой в два человеческих роста. На нем висел череп хасаха – могучего, мудрого животного, которое сильнее всех в Вечном лесу, но не нападает ни на кого, а питается травой и съедобными кореньями. Агизекар простерся на земле, испрашивая у духов разрешения выйти в путь, а поднявшись, увидел не далее чем в пяти шагах от себя высокую фигуру в белом. Мудрейший! Когда он подошел? И как всегда появляется столь бесшумно? Агизекар мог бы поклясться, что к его приходу на Место собраний там никого не было.

– Приветствую тебя, Агизекар Тау, – тихо прозвучал в темноте надтреснутый старческий голос. – Да будет благосклонен к тебе Айтумайран, и да содействуют боги айту в совершении задуманного.

Молодой охотник замер, ловя каждое слово. Ведь Мудрейший знает прошлое и видит будущее, в его речах скрыты сила и разум. Да и вообще лучше молчать, пока говорящий-с-духами сам не спросит о твоих нуждах. Однако тот не торопился с вопросами. Он не спеша обошел вокруг Агизекара и остановился у него за спиной.

– Отправляясь на охоту, никогда нельзя знать, вернешься ли с добычей, – медленно проговорил старец. – И нельзя угадать, какова будет эта добыча. Маленький мальчик бродил по лесу, собирая птичьи яйца, а нашел Копье Бога. Иди с миром, Аги, и пусть удача тебе сопутствует.

Агизекар еще минуту стоял в ожидании, потом осторожно повернулся. Сзади никого не было. Он изумленно покачал головой, быстро прошел через поселок, ступил на знакомую тропу и углубился в лес. Интересно, каков скрытый смысл слов Мудрейшего? Как и все в племени, Агизекар знал, что тот ничего не говорит и не делает зря, служа для людей образом Великого Бога Айтумайрана. И способность появляться и исчезать абсолютно бесшумно, так, что даже чуткий слух опытнейших лесных охотников не мог уловить ни звука, – она, эта способность, от Него… Агизекар вспомнил, как Мудрейший приходил в хижину его отца, когда сам он был еще маленьким. Старик подзывал Аги и, усадив его к себе на колени, молча гладил по голове. Ни один очаг племени не мог похвастать таким вниманием, какое оказывал Мудрейший очагу рода Тау, но до сих пор он никогда еще не говорил так с Агизекаром. Пара слов, ласковая улыбка, короткий ответ на заданный вопрос – и все. А сегодня… Это неспроста.

Несмотря на кромешную тьму, Агизекар шел быстро и уверенно, поигрывая копьем. Легкий шум, который он производил при этом, изредка задевая древком о ветки кустарника или свисающие с деревьев лианы, не особенно его заботил. Все равно закон запрещает бить зверей ближе, чем в четверти дневного перехода от поселка. Вот когда он отойдет достаточно далеко, тогда будет осторожнее, чтоб не спугнуть дичь.

На старом месте – там, где племя обитало прежде, – приходилось удаляться на два перехода для охоты на крупных животных и на половину перехода для ловли даже самых мелких птиц. Мудрейший раз за разом ужесточал запреты, а потом Чекеф, младший брат отца красавицы Флиенти, отправился в лес и не вернулся. Голар, который ходил вместе с ним, возвратился в поселок лишь много дней спустя. Он был страшно истощен, весь покрыт ранами и никого не узнавал. Мудрейший приказал построить на Месте собраний маленькую хижину и не выходил оттуда семь дней и семь ночей, разговаривая с духами. Люди напряженно ждали. Стало не хватать пищи – Мудрейший запретил охотиться совсем, и даже женщины не могли собирать в лесу плоды и съедобные травы. Старики говорили, что обязательно будет война или последует переселение на новое место, а так как все охотничьи угодья вокруг были заняты, сходились на том, что будет война. Вождь воинов Дакапо ходил на Место собраний и издали спросил об этом сидевшего в хижине старца, но Мудрейший не ответил. Наконец на утро восьмого дня говорящий-с-духами вышел из своего убежища. Он толкнул обеими руками стоявший посреди Места собраний Священный столб, и сухой череп хасаха, сорвавшись вниз, гулко ударился о землю. Женщины закричали и заплакали, мужчины угрюмо молчали. А Мудрейший, надев череп себе на голову и глядя сквозь пустые глазницы, ни слова не говоря направился в лес. Дакапо взмахнул могучей рукой с зажатым в ней копьем и первым двинулся за ним, а следом потянулись остальные, бросая в мертвом поселке все, что не могли унести на себе.