ответила какая-то женщина.

– Доброе утро, я бы хотела поговорить с Линкольном Баксуэллом. Я Ноа Морган, падчерица Уильяма Лейстера, – смущенно сказала я. У меня не было привычки использовать имя Уилла, но на этот раз я решила попробовать.

– Секунду, пожалуйста.

Мистер Баксуэлл подключился через несколько минут.

– Извини, что так долго. Ноа, верно? – Баксуэлл извинился в дружелюбной и вежливой манере, что соответствовало его поведению на вечеринке. Я постеснялась сразу сказать ему причину моего звонка, но ведь именно за этим он дал мне визитку, правда?

– Доброе утро, мистер Баксуэлл. Да, я Ноа Морган, мы встречались…

– На свадьбе Дженны Тэвиш, да, да, я помню, ты сводная сестра Николаса Лейстера, верно?

Я закрыла глаза.

– Да, это я, – звонко сказала я.

«Ладно, Ноа, успокойся».

– Я могу чем-нибудь помочь?

Пришло время попрошайничать, так сказать.

– Я звоню вам именно потому, что в тот день, когда мы разговаривали на свадьбе, ваш проект показался мне весьма интересным… «ЛН», – тут я засомневалась.

– «ЛРБ», – мягко поправил он.

Черт, я могла ведь хотя бы запомнить название, уверен, он подумал, что я дура.

– Да, извините, «ЛРБ», потому что в действительности я была бы рада принять ваше предложение работать в крупной компании, которая вот-вот откроется. У меня почти нет опыта за пределами кампуса, и я хотела бы попробовать себя в различных областях, прежде чем выбрать специализацию…

Было ясно, чего я хотела, верно?

Мистер Баксуэлл удовлетворенно сказал:

– Нет проблем, Ноа, я подергаю за кое-какие ниточки, мой секретарь перезвонит тебе. На самом деле, я немного удивлен, что ты позвонила. Буду рад видеть тебя в своей команде, уверен, что ты трудолюбивая девушка. Я бы хотел, чтобы ты отправила моему секретарю твою академическую справку, расписание занятий, а также любую рекомендацию, которую сможешь получить. Мой интерес чисто деловой, мне нужна хорошая команда, которая облегчит работу, поэтому, если ты хорошо разбираешься в документах, мы можем подыскать тебе что-нибудь, чтобы работать несколько часов в день, не нарушая твой график учебы, идет?

Я едва не закричала от радости, боже, как это было легко, даже не верится! Ладно, я могла бы попросить Уилла об услуге, но лучше так. Кроме того, Баксуэлл сам дал мне визитку, не так ли?

Я попрощалась, поблагодарив его, и от счастья чуть не врезалась в машину передо мной, остановившуюся на красный сигнал светофора.

Я больше не безработная!

17

Ник

Я уставился на экран компьютера, не зная, как себя чувствовать, так как реальность казалась мне безумной.

Пришло электронное письмо от Энн, социального работника Мэдди. В нем она объяснила, что поскольку больше не было никаких сомнений относительно того, кто был отцом моей сестры, и после судебных исков, которые мой отец возбудил против мамы за то, что она годами скрывала от него правду, он, наконец, получил опеку, и все визиты к сестре, которые я запланировал, были отменены. Теперь только мои родители должны были решать, давать мне разрешение повидаться с ней или нет. Те самые родители, которые лгали как мне, так и моей сестре, заставляя ее поверить, что ее отец не был ее отцом, а затем давая понять, что все, что она знала, было ложью, такой же, как и ее дом в Лас-Вегасе.

Когда я только узнал обо всем этом, я обрадовался. Разумеется, обрадовался, ведь моя сестра наконец-то стала моей, настоящей, а не сводной или еще какой-то там сестрой. Я всегда ненавидел мысль о том, что, имея другого отца, она не принадлежала мне полностью, ненавидел часы свиданий и выражение лица Грасона каждый раз, когда он видел Мэдди со мной. Было ясно, что теперь все будет намного проще, по крайней мере, я так думал.

Моя сестра ничего не понимала. Несколько раз, когда мой отец навещал ее, она все время плакала. Она не хотела идти с незнакомцем, не хотела уезжать из дома, не хотела ничего знать о своем новом отце.

Я вздохнул, прижав руку к виску. Прямо сейчас я был посредником между Мэдди и отцом, который, казалось, потерял сноровку, когда дело доходило до маленьких детей. Дело не в том, что он никогда не был терпелив, просто нужно было видеть его отношения со мной. Что меня удивило, так это его усилия и решимость попытаться завоевать ее расположение.

Отец, не колеблясь ни секунды, задействовал все и всех, чтобы ему дали совместную опеку и чтобы всем было совершенно ясно, что Мэдисон Грасон теперь стала Мэдисон Лейстер. Еще не все было решено… далеко не все. Больше всего в этой истории пострадала Мэд, и это сводило меня с ума.

Ее отец, тот самый, который якобы был ее отцом более пяти лет, просто испарился, не хотел ничего знать ни о моей матери, ни о девочке, которую все время до этого воспитывал. Этот сукин сын даже не хотел участвовать в процессе адаптации, который должна была пройти моя сестра. Нам пришлось очень деликатно, но ясно объяснить ей, что ее отец больше не ее отец и что теперь у нее появился новый папа, который ее очень любит. Что обычно происходит в таких случаях, так это то, что отец, который не является биологическим, борется за опеку над той, кого он до последнего момента считал своей дочерью, по крайней мере, борется за то, чтобы продолжать быть частью ее жизни и, разумеется, помогать столько, сколько ей нужно. Но этого не произошло, и моя сестра только повторяла, что любит своего отца, своего настоящего отца.

Она стала раздражительной и превратилась из очаровательной и вечно улыбающейся девочки в обиженную и брошенную всеми.

Моя мать переехала в город, уехала из Лас-Вегаса и жила в хорошей квартире в центре. Мэдди еще не успела привыкнуть к такому количеству перемен. Единственным, кого она, казалось, была рада видеть и кому звонила поздно ночью, чтобы заснуть, был я. Ей было страшно, не нравился новый дом, она говорила, что игрушки были уже не те, друзья были далеко и что она не хотела ходить в дурацкую школу: она хотела жить со мной. Да, именно так она говорила каждый раз, когда мы разговаривали по телефону.

– Когда ты придешь за мной, Ник? – спросила она, надувшись. – Когда мы пойдем на колесо обозрения? Когда папа вернется? Когда мама станет такой, какой была раньше?

Ее вопросы причиняли мне боль и сводили с ума, потому что они давали понять, как мать пренебрегает ею. Мэдди была в порядке, ни в чем не нуждалась, хорошо ела и была здорова, но что насчет всего остального?

Я продолжал читать электронное письмо, в котором Энн писала, что мой отец попросил Мэдди провести День благодарения с ним и его семьей. Судья позволил им самим выбрать, и моя мать согласилась. Энн попрощалась со мной, сказав, что отныне визиты закончились и что, если у меня есть вопросы насчет моей младшей сестры, мне нужно поговорить с отцом. Она также прислала электронное письмо, в котором просила провести отпуск дома. Она сказала, что Мэдди намного лучше приспособится, если я буду там, и что мы должны сделать для нее все, что в наших силах.

Честно говоря, у меня не было ни малейшего желания оставаться в этом доме ни на секунду дольше, чем это необходимо. Для меня семейные обеды и посиделки потеряли смысл. Собираюсь ли я сидеть за одним столом с человеком, который лгал мне годами, и с женщиной, которая стала причиной развода моих родителей и ухода моей матери?

Ничего подобного. Даже мысль о том, что нужно идти туда, причиняла мне боль, и не только из-за воспоминаний о детстве, но и из-за гораздо более болезненных мыслей, которые в конечном итоге все омрачали.

Для меня этот дом означал видеть Ноа повсюду: как она спускается по лестнице в пижаме или, наоборот, нарядной, в красивом платье и босоножках на высоких каблуках. Как, спустившись, сразу бросится в мои объятия, а потом страстно поцелует. Как Ноа завтракает на кухне, как спит в своей комнате, как тогда, когда я в первый раз вошел и понял, что от одного взгляда на нее мое сердце бешено колотится… Как она в моей постели, голая. Как мы в первый раз занимались любовью. Хотя каждый раз для меня был как первый, ведь я любил ее по-настоящему.

Я теперь мало знал