– Каким простым, оказывается, бывает счастье, – заметил Альмарен, вычищая миску. – Костер, и миска каши, и никаких посланцев. – Он устроился полулежа у огня, но не загляделся, как прежде, на язычки пламени. Внимание молодого мага привлекли полузнакомые лица его новых спутников.

Витри, поначалу показавшийся ему мальчиком, был, по-видимому, старше, чем выглядел. Невзирая на расшибленную голову, лоанец весь вечер трудился над веслом, умелыми, точными движениями обтесывая обрубок дерева.

Альмарен вспомнил, что лоанцы выглядят моложавее, чем другие жители Келады.

– Витри! – позвал он. – Сколько тебе лет?

– Двадцать.

– Это у вас много или мало? – поинтересовался Альмарен.

Витри перестал тесать весло:

– У меня свой дом. Мы с отцом построили его весной.

– Ты собираешься жениться? – догадался маг.

– Я? – За время путешествия на Керн Витри впервые вспомнил, что оставил родное село из-за Лайи, которая была его невестой. Он сроднился с дорогой, с ее тягостями и опасностями, с мельканием новых мест и новых людей, в него понемногу вселилось убеждение, что он отправился в путь, чтобы посмотреть большой мир и пожить его жизнью. – Я собирался жениться. Но вот – ушел.

– Ничего, она дождется, – подбодрил его Альмарен. – Вернешься в село великим героем, – шутливо добавил он.

– А он и есть герой, – отозвалась через костер Лила. – Представь себе, Альмарен, он отрезал язык василиску!

– Как?! – подскочил на месте маг. – Расскажите! Оба его спутника наконец разговорились. Альмарен восхищенно слушал, стыдясь чувства превосходства, сложившегося было у него по отношению к ним. И тихий, серьезный Витри, и маленькая магиня оказались вовсе не такими беспомощными, как ему показалось вначале.

– Давай, Витри, уберем твою шишку, – предложила Лила, когда они закончили рассказывать. – Укладывайся поудобнее.

Витри откинулся на мешок, магиня присела рядом, разминая и встряхивая руки. Альмарен вскочил и подсел к ней – его всегда интересовало, как работают черные жрецы храма Саламандры.

– Покажи, как ты это делаешь! – потребовал он. Лила улыбнулась нетерпеливому любопытству Альмарена. Он невольно засмотрелся на эту улыбку, берущую начало в глубине глаз магини – и каких глаз! – и постепенно освещавшую все ее лицо, вызывавшую у него уже знакомое чувство падения с высоты.

– Смотри мне на руки, – сказала она, протянув пальцы над лбом Витри. – Перстень Саламандры, если он есть, добавляет магическую силу. – Она шевельнула средним пальцем с надетым на него перстнем. – С каждого пальца ты можешь послать один луч. Внимания должно хватать на все десять.

Пока Альмарен все знал, но энергично кивнул, изображая предельное внимание.

– Для каждой болезни есть свой набор и своя интенсивность лучей, – продолжала она. – Мы, черные жрецы, разучиваем основные сочетания.

– Но ведь был первый, кто нашел эти сочетания! – горячо сказал Альмарен.

Магиня шевельнула ресницами в знак согласия:

– Хороший целитель отличается от посредственного тем, что всегда чувствует ответ на свое воздействие. Этот ответ подсказывает, что и как делать дальше. Настоящий целитель должен быть чутким – так говорил Шантор.

– А ты?! Цивинга говорил, что, как ты, у вас не лечит никто. Как ты вылечила Вальборна?

– В легких случаях, как этот… – магиня указала на лоб Витри, – мы все лечим одинаково. Когда случай тяжелый, как с Вальборном, у нас у каждого свой подход. Я, например, использую лучи с пальцев для того, чтобы найти контакт с болезнью, увидеть ее изнутри. Когда я мысленно сливаюсь с болезнью, то напрягаю все силы, чтобы бороться с ней.

– Как с собственной?

– Примерно так. Нашему алтарю подчиняются две силы – жизни и огня.

Я могу разделять их и использовать в разных сочетаниях. Это нельзя заучить, это нужно чувствовать.

– Ты в первую очередь используешь силу жизни? – уточнил Альмарен.

– Нет. Силу огня.

– Странно, – удивился маг. – Я считал, что в исцелении главное – это сила жизни.

– Шантор говорил мне, что способности к магии – врожденные, но умение использовать их зависит от умения желать. Сила, направляемая в желание, – это сила огня. – Лила пристально взглянула на Альмарена. – Кто твой учитель?

– Суарен. Я – маг Феникса.

– Разве он не говорил тебе этого?

– Нет.

– Зеленому алтарю не подчиняется сила огня. Наверное, поэтому Суарен не придает ей такого значения, как Шантор. – Магиня загляделась куда-то вдаль особым, отрешенным взглядом, напомнившим Альмарену слова Витри о вечности. – Я много думала о силах, которыми владею. Жизнь и огонь. Огонь и жизнь. Огонь жизни.

– Главное для жизни – вода, – вспомнил Альмарен слова своего учителя. – Без воды нет жизни.

– Я думала и о том, почему лечат на Оранжевом алтаре, а не на Зеленом, хотя им обоим подчиняется сила жизни, – ответила ему Лила. – Да, ты прав – сила воды дает жизнь, но только сила огня может вернуть жизнь другому.

– Так говорил Шантор?

– Так говорю я! – с жаром произнесла она. – Я знаю эту силу! Она нужна не больному, а мне, чтобы преодолеть его болезнь. Смотри!

Она устремила вспыхнувший синим огнем взгляд на свои руки, тотчас же отозвавшиеся оранжевой вспышкой. Альмарен завороженно смотрел на ее пальцы, чуть шевелящиеся, будто вдохновенно играющие на невидимом инструменте. Ушиб Витри уменьшался, таял под их излучением.

– Дай! Дай, я попробую! – Альмарен протянул руки и, столкнувшись с руками магини, засмеялся коротким, звенящим смехом.

– Какой ты быстрый! Попробуй. – Она посторонилась и поправила его руки в нужную позицию.

– А перстень? – попросил он.

Альмарен надел перстень Саламандры на мизинец, чуть помедлил, привыкая к новому амулету, а затем продолжил лечение, начатое Лилой. Шишка на лбу Витри исчезала, хотя и не так быстро, как под руками магини.

– Неплохо для новичка. – Лила осторожно отодвинулась от задремавшего лоанца.

Она свернулась клубочком у костра и закрыла глаза. Альмарен улегся на спину, устремив взгляд в ночное небо. В его сознании плыли то по-уттакски торчащие вперед ноздри на свирепо искаженной физиономии посланца Каморры, то белое лицо лежащего на поляне Витри, то мелькающие в воде тонкие щиколотки магини, придерживающей нос буксируемой долбленки. Видения менялись, перемешивались и растворялись в новом чувстве, заполнившем Альмарена, – беспричинной, окрыляющей радости.

Войско Норрена уже стояло у Босхана. С Большого Тионского тракта был виден военный лагерь, разместившийся на противоположном берегу, – ряды серых походных палаток, сшитых из грубой льняной ткани, кострища, воины в форме с бело-голубыми нашивками, табун, пасущийся на прибрежном лугу.