Я попыталась подумать о чем-нибудь приятном. Вот скоро придет Андрюха, притащит мне нормальную еду, и я смогу хотя бы утолить голод. Я вдруг вспомнила предсказание гадальных костей, выпавшее мне перед моей госпитализацией. Там говорилось о трудных и голодных временах, и я все не могла понять смысл гадания. Мне стало весело: и правда, времена у меня сейчас голодные – разве могла я предположить, что буду рада жалкой краюхе хлеба?

Можно, конечно, снова попытать счастья и раскинуть кости, но я почему-то не спешила воспользоваться подсказкой высших сил. Я для себя решила прибегать к гаданию в крайних случаях – когда ситуация будет совсем тупиковая и ничего иного не останется. Первым делом все-таки поем, на голодный желудок соображается плохо.

Стоп. Разбежалась – поем. Да, Иванова, ты точно сдаешь. Сейчас провалила бы все задание своим глупым поведением. Как я могла забыть, что лежу в клинике не просто так! У меня же мало того депрессия, так еще и приступы булимии, которые, по легенде, я должна тщательно скрывать! Если я ем, то ем тайком, а потом по всем правилам бегу в туалет и вызываю рвоту! К тому же я совершенно не отыгрываю депрессию – болтаю со всеми подряд и демонстрирую самое оптимистичное настроение. Конечно же ходить и ныть, как все плохо, – слишком глупо и неестественно. Вспомним Лену Семиренко. Можно взять какие-то элементы поведения с нее – к примеру, зависание посреди разговора, ответы невпопад…

А непортящуюся еду, которую мне принесет мой сфабрикованный супруг, пожалуй, надо куда-то запрятать. Я читала, что подобная черта характеризует булимичек – они делают так называемые схроны, то есть места, куда тайком складывают все съестное, а потом, когда у них начинается так называемый приступ обжорства, поглощают свои припасы. Ну и впоследствии, понятно, в туалет, и…

Меня передернуло от мысли, что придется для правдоподобности вызывать у себя рвоту. При отравлении, понятно, без этого не обойтись, но, согласитесь, процедура малоприятная. Я вообще не понимала, как подобным можно заниматься несколько раз в день. Единственная моя надежда на бдительных медсестер и санитарок, которые помешают мне воплотить свой коварный замысел. Ну почему я согласилась на булимию, почему не ограничилась депрессией? Анорексию, конечно, изображать сложнее. Для меня. Отказаться от трех, а лучше от четырехразового питания я себя заставить могла с трудом. Если уж другого варианта нет, пришлось бы. Но я посчитала, что из двух зол выбираю меньшее, и пожалуйста, теперь придется следовать своей роли до конца.

Подавленное состояние изображать не пришлось – вид от осознания всех тягот нынешней жизни у меня был весьма унылый. Даже вернувшийся с пакетами Андрюха заметил перемену моего состояния.

– Ты чего хмурая такая? – удивился он, когда мы уселись друг напротив друга за столиком свиданий. – Я тебе фруктов всяких накупил, йогурты еще, печеньки…

– Какие мне тут печеньки! – шикнула я на него. – Подумал, как я это буду есть? Все ж выблевывать придется!

– Ладно, не расстраивайся! – шепотом приободрил меня товарищ. – Ты в комнату пакет отнеси и ешь, пока никто не видит!

– У меня соседки, – печально сообщила я. – Вроде лежачие, но кто их знает? Вдруг притворяются? Я тут всех подозреваю, даже деда. Пока никаких доказательств и улик нет, никого нельзя исключать из списка преступников.

– Ну что я скажу, Тань… рабо… то есть обязанности у тебя такие. Дорогая, – последнее слово Мельников произнес достаточно громко. – Я тебя люблю, на Новый год мы с тобой на каток пойдем.

Последующий наш разговор состоял из подобных розовых соплей, как я называла про себя общение из разряда «любимый – любимая». Я спросила Андрея, когда мне можно будет выйти подышать свежим воздухом, надеясь, что врач, какой бы суровой она ни была, не станет препятствовать оздоровительным прогулкам. Мельников пообещал, что обязательно поговорит с Анной Викторовной и сделает это сегодня же.

– Я завтра в это же время приеду, – по-обещал мне Андрей. А я погрузилась в глубокие раздумья: с одной стороны, необходимо изображать симптомы своего заболевания, чтобы отмести от себя ненужные подозрения, а с другой, если я буду «плохо себя вести», гулять мне не позволят. Вдруг я что-нибудь навру мужу, а сама в кусты – выворачивать себя наизнанку? Я понятия не имела, как мне быть. Хотя, если дед назвал Елену Владимировну доброй, она, может, и не будет свирепствовать? Ведь я – психически больной человек, у меня расстройство пищевого поведения. Рада бы, мол, вести себя как нормальный человек, но не могу, не повезло мне. А что, думаете, приятно после каждого приема пищи бежать в туалет и очищать свой желудок?

Эти размышления несколько меня успокоили. Елена Владимировна внимательно проверила мою передачку, отдала санитарке йогурты, ряженку и еще какие-то кисломолочные продукты, чтобы поставила в холодильник, а мне оставила сверток с апельсинами, яблоками, огурцами (гм, странный выбор, огурцы-то мне на что?), ванильными печеньями и пакетом виноградного сока.

– Сок выпей сегодня, – велела мне медсестра. – Если завтрашняя смена увидит недопитый пакет, сразу же выбросят. У нас пытаются прятать на подоконнике, но, сама понимаешь, не прокатывает. Если уж не выпьешь, отдай в холодильник.

Я пообещала выполнить все указания и потащила свою добычу в палату. Была не была, приступлю к отыгрышу роли. И почему нельзя сначала поесть по-человечески, а потом изображать приступ булимии?

Соседки лежали точно в таком же положении, в каком я их и оставила. Вообще не шевелятся, про себя поразилась я. Ну и кошмар, вот не пожелала бы такой судьбы. Хотя кто знает, может, передо мной – талантливые актрисы, а не жертвы врачебного произвола? Если это так, то со своей задачей они справляются куда лучше меня. А еще детектив со стажем называется!

Я аккуратно сложила почти все фрукты в ящик. Спрятала, называется. А где тут еще сделаешь схрон? Только в ящике соседа. Нет, так не пойдет. Жаль, я не посмотрела, а низкокалорийные продукты, те же самые фрукты, булимички тоже выблевывают? Или они прибегают к своей излюбленной мере только в случае поедания жирного и сладкого?

Поломав еще голову над этим вопросом, я не выдержала, воровато оглядываясь, схватила большое красное яблоко и вгрызлась в него зубами. Если кто-то войдет из персонала, изображу, что мне стыдно за себя, и тут же примусь прятать огрызок. Сейчас я чувствовала себя настоящей преступницей, которую, того и гляди, засекут на месте кровавого убийства. В такой напряженной нервной обстановке я не то что не получила удовольствия от поедания спелого фрукта, но даже не почувствовала его вкуса. Подумав немного, я съела и огрызок с семечками – булимички ничего не выкидывают. Так, далее по сценарию следует запихнуть в себя что-нибудь еще, желательно не из категории фруктов. Печенье – единственное, что у меня есть. Ладно, недолго думая, я приговорила полпакета ванильных крекеров, остальное старательно запихала в глубь своей сумки. Ага, у меня еще есть огурцы. Вроде следую правилам: были фрукты, мучное, теперь овощи. Я было пожалела, что не прихватила йогурт из пакета, но потом поняла, что это к лучшему: рвоты я попытаюсь избежать всеми способами, а вот за желудок свой страшно. Не привык он к подобному сочетанию продуктов.