– Спасибо за приглашение, дорогой. Спасибо. Я подумаю. Еще торт? По порции каждому. Торта – сколько угодно. Не доедите – я заверну вам с собой. К чему мне торт?

– Твое второе имя – «пассивно-агрессивный», – сказала брату Джесси. – Чего ей от нас надо?

Над рекой ярко-оранжевый свет потускнел, вылинял в бледное золото. Пассажиры вокруг выглядели довольными и умиротворенными после вылазки за город, одна Джесси все еще кипела.

– Ей не угодишь. Выйди я завтра замуж и нарожай ей внуков, она все равно не будет воспринимать меня всерьез. Она и тебя не воспринимает всерьез. Могла бы гордиться тем, что родила на свет известного драматурга.

– Некогда известного, – поправил ее Калеб. – Впрочем, и этого она тоже не понимает. – Он говорил без горечи, устало, печально и отрешенно. – Попытайся поставить себя на ее место, – предложил он. – Человек живет себе тихой, мирной деревенской жизнью. Мы врываемся в ее дом, словно пришельцы с Марса, требуем к себе внимания и уважения. Мы нуждаемся в ней гораздо больше, чем она – в нас.

– По мне, что она, что дырка в голове! Почему ты заступаешься за нее?

– Ничего я не заступаюсь.

– Ты ей потакаешь. Все время ей подыгрываешь.

– Она не играет.

Калебу не втолкуешь. Мать недостает его так, как Джесси. Сыновья не столь чувствительны к материнской интонации, как дочери.

– Мама не воспринимает твою работу всерьез!

– И слава Богу! – заявил Калеб. – Не стоит мой помет того, чтобы всерьез к нему относиться!

– Она не придет к тебе на день рождения!

– Разумеется! – Калеб пожал плечами. – Я пригласил ее в порядке самозащиты.

– Но ты хочешь, чтобы она пришла?

Уголки его губ дрогнули в усмешке:

– Нет!

Джесси улыбнулась в ответ, покачала головой:

– Она все в себе подавляет.

– И прежде всего нас.

Джесси расхохоталась. Это замечательно! Может, Калеб и не угадал, но эта ремарка придавала каменной непробиваемости матери смешной оттенок и позволяла Джесси разделить с братом нечто, важное для них обоих.

Сейчас они с Калебом близки как никогда. Понимают друг друга с полуслова, не то, что большинство братьев и сестер. Ей хорошо с ним, а потому и к себе самой Джесси могла отнестись снисходительно. Острые углы стерты, заусенцы подчищены. Ничто так не сближало их, как день, проведенный у матери.

Они посидели молча, наслаждаясь тишиной. Потом Калеб сказал:

– Насчет пентхауса ты, должно быть, права. Сейчас он стоит целое состояние.

Она недоуменно нахмурилась: о чем это ты?

– Помнишь утренний разговор? – продолжал Калеб. – Куда девался миллион? Можно продать квартиру, и на эти Деньги как-то устроить свою жизнь. Поступить в юридическую академию. Пойти работать в школу. В Корпус мира. Еще куда-нибудь.

Он и раньше пускался в подобные рассуждения. Джесси не знала, как реагировать.

– Корпус мира! – повторила она. – Будешь читать Чехова на Амазонке. «Дядя Ваня» с актерами в боевой раскраске и камуфляже. Или того лучше, ты мог бы основать новую религию. Кеннет Прагер – Сатана.

– Это хорошо, – одобрил он. – Это смешно. – Но Калеб так и не улыбнулся. – Нет, правда, мне бы хотелось что-то сделать. Или хотя бы чего-то захотеть.

– Не спеши. Начнешь новую пьесу, растворишься в ней, и ничего тебе больше не нужно.

– Боюсь, не начну, – сказал он печально.

Бедный, бедный Калеб! Добился в жизни всего, чего хотел, – и оказался в ловушке! Джесси ничего не добилась – и тоже оказалась в ловушке, хотя иного рода. Как ни старайся, сочувствия к Калебу она из себя не выжмет. Старалась, но не получается.

– Извини, – пробормотала она, хватаясь за телефон.

Калеб, похоже, не обиделся. Наверное, обрадовался, что тема закрыта.

– Проверяешь, не звонил ли Генри?

– К черту Генри. Он уже в театре. Интересно, какие у Фрэнка планы на вечер? – Повернувшись лицом в проход, спиной к брату, она быстро нажимала кнопки. Внезапный порыв, удививший ее саму – Джесси не могла бы объяснить, что на нее нашло, но в голове словно освободилось место, как раз для Фрэнка.

«Говорит Фрэнк Ирп. Сейчас я не могу вам ответить. Оставьте свое имя и номер, и я вам обязательно перезвоню».

Никаких остроумных шуток или музыкальных записей, которыми ее изощренные друзья уснащают свои автоответчики. Простое сообщение и гудок. Как это типично для Фрэнка!

– Привет, Ирп! Это Джесси. Еду от мамы. Думала, может, поужинаем вместе?

Она подождала в надежде, что Фрэнк снимет трубку. Не снял.

– Наверное, ты сегодня на репетиции. Извини, забыла. Надеюсь, все получается, как надо. Перезвоню позже. Пока.

Все правильно: короткий, деловой, суховатый разговор. Откуда же это мучительное разочарование?

– Его нет дома, – доложила она Калебу, убирая телефон. – Забыла, у него репетиция.

Калеб внимательно всматривался в сестру, словно изучая.

– Я заметил, при маме ты о нем не упоминала.

– Не ее это дело, – нахмурилась Джесси. – И не твое.

– Справедливо.

Помолчав, Джесси добавила:

– Фрэнк мне нравится. Честно!

– Похоже, и ты ему нравишься.

– Слишком. Я не заслуживаю такой любви. – И все же ей не хотелось обсуждать Фрэнка. – Это примерно как у тебя с Тоби.

Калеб сердито искривил рот, но не стал уклоняться от темы.

– Фрэнк поумнее Тоби. Он способен рассуждать. Главное, ему нравишься ты, а Тоби во мне интересовало совсем другое.

– Не слишком-то он умен, если любит меня ради меня самой. Что он во мне нашел?

Джесси надеялась, что Калеб возразит ей, укажет на какие-то привлекательные черты, о которых она забыла. Но брат умолк, погрузился в собственные мысли – о Тоби, «Теории хаоса», Амазонке, – попробуй, догадайся.

Белые мысли, пустые мысли, нет мыслей – Генри смотрел на фигуру во фланелевой пижаме и пенсне, отражавшуюся в зеркале его гримерной. Оркестр начал песенку клуба «Фазан и пиво». Ему вот-вот выходить. Внутри свивался клубок змей. Какая нелепость! Он уже отыграл сегодня один раз спектакль с начала до конца, откуда же эти спазмы в желудке, почему руки заледенели?

Он прошел по коридору, похожему на внутренности подводной лодки – вдоль стен тянутся канализационные трубы – и вышел в темное пространство с высоким потолком – ни дать, ни взять, фабричное помещение – за сценой. Ассистент режиссера, не снимая наушников, подсадил Генри на нижнюю полку купе, которое сейчас выкатят на сцену, и там он встретится с Джерри, беглой женой. Ложишься, будто в гроб.