Как ни старалась Абигайль, больше ничего разобрать не смогла. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Может быть, они так поспешно оставили дом, потому что их отец убил человека? Эта мысль казалась настолько невероятной, что Абигайль стало дурно. Нет, только не ее отец, который и мухи не обидит! Нет, это абсурд. Чтобы заглушить ужасное подозрение, Абигайль, словно обезумев, снова взялась за шарманку и заиграла на ней. Девушка пела так громко, что пение перешло в отчаянный крик. Она как раз пела шотландскую песню, когда дверь сарайчика распахнулась.

Когда Абигайль умолкла, мать уже стояла возле нее. Она вырвала шарманку из рук дочери, размахнулась и изо всех сил швырнула инструмент в стену домика. Шарманка разбилась с громким треском, но мать размахнулась еще раз и стала колотить ею по стене, пока от гордого инструмента не остались одни только щепки.

При этом она тяжело дышала и громко ругалась.

— Я из тебя выбью это музицирование! Моя дочь не будет танцовщицей! Только не моя дочь! — И, словно этого было мало, она принялась топтать лежавшие на полу остатки шарманки.

Огорошенная Абигайль с ужасом наблюдала за матерью. Оцепенев от страха, она не могла пошевелиться. Из горла вырывался лишь хрип. Лицо Марианны исказилось в страшной гримасе. Если бы Абигайль не знала, что перед ней мать, то не узнала бы ее в этой взбешенной женщине. На лице матери, еще совсем недавно таком прекрасном, отражалась одна слепая ненависть.

Она еще раз наступила на деревяшку, наклонилась, подняла одну из струн. Засопев, сняла со стены щипцы и разрезала ее. «Мама сошла с ума», — подумала Абигайль и вдруг ощутила боль. Мать ударила ее по лицу. Ее, свое «золотко».

Пощечина вывела Абигайль из состояния оцепенения.

— Мама, ты не в себе, — прошептала она.

Эти слова едва не стоили девушке еще одной пощечины, но Абигайль успела перехватить руку матери.

— Отпусти меня! — закричала Марианна.

— Тогда пообещай, что не станешь снова бить меня.

— Я ничего не буду обещать тебе, ты, неблагодарный, упрямый ребенок. Сейчас ты умоешься и пойдешь помогать мне, поедешь с постояльцами на Похуту. А этого мальчишку-учителя никогда больше не увидишь. Это я тебе обещаю. Я не допущу, чтобы ты подарила себя такому типу.

— Слишком поздно, мама, я ему уже подарила себя, — дрожащим голосом ответила Абигайль.

Она не испытывала никакого сочувствия к матери, когда та сползла по стене домика и осталась сидеть на полу. Взгляд ее стал пустым и безжизненным.

— Мама, я поеду в Данидин и буду там работать в театре, петь и танцевать сколько душе угодно. Я стану богатой и знаменитой. И мне не нужен богатый муж, я могу позаботиться о себе сама.

— Пожалуйста, Абигайль, перестань мучить меня! Пожалуйста, будь благоразумной! Если тебе хочется, можешь выйти замуж за Патрика О’Доннела, но оставь эту затею. Петь и танцевать для чужих людей — это не жизнь. Прошу, не делай этого! Ты ведь останешься порядочной девушкой, правда? Ты не можешь поступить так со мной и с отцом. Мы ведь вкалывали и жили в страхе Божьем не для того, чтобы ты…

— Порядочной? Не смеши меня! — язвительно произнесла Абигайль, схватила газетную статью и сунула ее под нос матери. — Вот почему вы уехали из Данидина. Потому что убили человека!

Услышав эти слова, Марианна застыла с открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба.

— Дай это сюда! — прохрипела она, вырвав бумажку из рук Абигайль. Не успела девушка опомниться, как статья превратилась в тысячу мелких кусочков.

— Ты можешь разбить шарманку, можешь уничтожить статью, но убить правду тебе не удастся! — закричала Абигайль и резко вскочила.

Она стояла перед матерью, все еще сидевшей на полу, и смотрела на нее с таким видом, будто была готова драться.

— Ну же, ответь мне, что произошло тогда? А если не захочешь говорить, я спрошу отца, в чем там было дело с этим немцем по имени Вальдемар!

Увидев лицо Марианны, взиравшей на нее в это мгновение, Абигайль невольно содрогнулась. Лицо было старым, испещренным морщинами — нет, оно не могло принадлежать ее красивой матери!

— Уходи! — чужим голосом произнесла Марианна. — Уходи с глаз моих! Я не хочу тебя больше видеть.

Абигайль не поняла, что она имеет в виду, но потом мать повторила каждое слово таким холодным тоном, что сердце девушки едва не разорвалось на части.

— Уезжай в город, танцуй и пой за деньги, но никогда не смей возвращаться в этот дом. И помни: прежде чем ты спросишь отца о Вальдемаре, я убью тебя.

Абигайль отпрянула, сделала несколько шагов назад, остановилась, простонала в отчаянии:

— Мама, пожалуйста, я…

Но Марианна повторила с той же холодностью:

— Прочь с глаз моих, немедленно! И не смей больше здесь появляться!

— Мама, это же я, твое «золотко»! — крикнула Абигайль, борясь со слезами.

— У меня больше нет «золотка» и, в первую очередь, дочери по имени Абигайль, — произнесла Марианна Брэдли и добавила, бросив на девушку безумный взгляд: — А теперь наконец уйди с глаз моих! Исчезни, пока не натворила ужасной беды. И горе тебе, если ты хоть слово скажешь отцу о том, что здесь произошло!

Абигайль в недоумении смотрела на мать. Она не могла поверить в то, что услышала, а потом до нее медленно, очень медленно начало доходить, что мать на самом деле прогоняет ее, свою младшую дочь.

Когда девушка осознала ужасную правду, она развернулась на каблуках и бросилась к себе в комнату, словно за ней гнался черт. Задыхаясь, она собрала вещи, упаковала самое необходимое в маленький дорожный чемоданчик. У нее было только одно желание: уйти прочь отсюда! Как можно дальше! Но затем она остановилась. Она не могла покинуть дом, не попрощавшись с Аннабель.

Чуть позже она с чемоданом в руке неуверенно вошла в кухню. Ей повезло. Аннабель как раз готовила обед для постояльцев и, похоже, не замечала ее. «Какая она печальная, когда не видит, что за ней наблюдают», — подумала Абигайль, проникаясь сочувствием к сестре, которая вынуждена была оставаться в этом доме. Мало того что ее постоянно окружала атмосфера подавленного настроения, ей все время приходилось чувствовать на себе немой упрек Марианны, которая считала ее виновной в смерти Лиззи. А ведь это сделал проклятый вулкан.

На глазах Абигайль выступили слезы. Имеет ли она право бросать этого несчастного человека? Да, она должна сделать это, если хочет другой жизни. «Ведь у нее есть Гордон», — утешала себя Абигайль.

— Аннабель… — Она осторожно коснулась плеча сестры.

Та испуганно обернулась.

— Ты уезжаешь? — поинтересовалась она, бросив скептический взгляд на чемодан Абигайль.

Девушка судорожно сглотнула. А затем решилась.

— Аннабель, я ухожу из этого дома.

— Что это значит? — На лице сестры читался неподдельный ужас.